Принцесса крови
Шрифт:
Ночной Париж не спал. Тут и там рыскали конные отряды, шествовали с факелами вооруженные горожане, сторонники арманьяков.
– Смерть бургундцам! – скандировали они. – Да здравствует герцог Орлеанский! Да здравствует граф Арманьяк!
Одна из таких небольших процессий проходила мимо шести молчаливых всадников, ехавших по направлению к Старой Храмовой улице. Они были грозными, эти ремесленники, вооруженные алебардами!
– Да здравствует граф Арманьяк! – воскликнул один из горожан.
– Да здравствует герцог Карл Орлеанский! – заревел немного
Остальные повторили за ними. Горожане ждали того же и от воинов, с которыми они пересеклись.
– Да здравствуют оба! – воскликнул Жак де Ба. – Урра!
Его молчаливые слуги в один голос повторили клич предводителя.
– Урра! – закричали в ответ горожане.
– А почему не кричите вы, святой отец? – удивленно спросил первый горожанин.
– Он дал обед молчания! – строго сказал Жак де Ба. – Будьте к нему снисходительны.
Пьер Кошон кивнул, и капюшон приоткрыл его лицо. Они проехали дальше всего ничего, когда реплика одного из горожан заставила Пьера Кошона похолодеть.
– А ведь я знаю его! – негромко, но отчетливо воскликнул горожанин. – Это – проповедник!
Жак де Ба стремительно обернулся.
– Какой проповедник? – спросил второй горожанин.
– Тот самый! Что призывал резать арманьяков! Прислужник карлика – Жана Бургундского!
У Пьера Кошона кровь в жилах превратилась в лед, сердце остановилось…
– Да ну?!
– Стоп! – Жак де Ба взмахом руки остановил процессию. Отряд врос в мостовую Парижа. Пьер Кошон открыл было рот, но Жак де Ба поднес палец в перчатке к губам: – Тсс!
– Говорю тебе – это так! – уже значительно тише заверил товарища первый горожанин.
Пять вооруженных парижан нерешительно смотрели на спины всадников.
– Господи Иисусе, надо звать солдат! – наконец-то пришло откровение к одному из вояк.
– Не надо звать солдат! – поворачивая коня, холодно сказал Жак де Ба. – Не надо!.. Жюль, Эдмон!
Двое из помощников де Ба, у которых не было факелов, повернули коней. Их руки нырнули в плащи, и Пьер Кошон не успел опомниться, как четыре небольших арбалета уже смотрели в сторону потерявших дар речи горожан. Легкий свит, и четверо из них, роняя грозное оружие, рухнули на мостовую. Пятый хотел было крикнуть что есть мочи: «Бургундцы!», – но рука Жака де Ба нырнула внутрь широкого плаща, вырвала оттуда такой же миниатюрный арбалет и стремительно направила его в сторону горожанина. «Бург!..» – только и вырвалось у того – стрела насквозь пробила ему шею. Ухватившись за короткий ее конец, захлебываясь кровью, горожанин упал на колени и, хрипя, повалился всем телом на мостовую, рядом со своими товарищами.
– Зарядите арбалеты, – приказал спутникам Жак де Ба. – Надо торопиться… Надвиньте капюшон поглубже на лицо, мэтр Кошон, – деловито посоветовал он и тут же с усмешкой прибавил: – А вы популярны!
– Благодарю вас, Жак, – едва смог вымолвить тот.
Голоса не спавших парижан раздавались всюду. Враги бургундцев распевали победные песни. Наконец отряд Жака де Ба повернул на Старую Храмовую улицу. Улицу, когда-то облюбованную тамплиерами… Навстречу к ним приближался конный отряд – человек пятнадцать, как успел рассмотреть притихший, боявшийся даже глядеть вперед, Кошон. Отряд двигался особенно чинно, не спеша, со знанием собственной значимости. Торчали вверх копья, блестели доспехи. Они были похожи на тех, кто, торжествуя победу, объезжает поле битвы. Враг повержен – опасаться больше некого. Уже можно было различить лица рыцарей. С особенной статью держался молодой человек лет двадцати трех – в богатом доспехе, с непокрытой головой, на дорогом белом скакуне.
– Куда держите путь, господа? – спросил человек из свиты молодого рыцаря.
Значки сторонников графа Арманьяка выглядели убедительно, но лица пятерых воинов были не знакомы ночному отряду. О скромном священнике и говорить не стоило – погруженный в свои думы, он склонил голову, укрытую капюшоном, и, кажется, смотрел на мостовую.
– Исповедовать мою матушку, – учтиво сказал Жак де Ба. – Скоро она предстанет перед Господом нашим Иисусом Христом. Отец Гримо, – Жак де Ба указал на священника, – милостиво согласился в столь неспокойное время помочь ее душе.
Пьер Кошон, утонув в темном одеянии, печально вздохнул. Он как бы говорил: забота о душе ближнего – мой священный долг.
– Ваше лицо мне знакомо, сударь, – сказал молодой человек Жаку де Ба. – Напомните мне свое имя…
Жак де Ба поклонился:
– Мой род из Аквитании, он небогат и мало известен в Париже, ваша светлость. – Жак де Ба дал понять, что узнал в молодом человеке Карла Орлеанского – главу дома герцогов Орлеанских, победителя и своего патрона. – Этьен дю Боннель к вашим услугам. – Молодой человек, кажется, еще пытался угадать кого-то в этом человеке, но Жак де Ба вовремя прибавил. – Мы приходимся дальними родственниками герцогам Гюйеньским…
– Ах, вот оно что… – Карл Орлеанский кивнул: – Герцоги Гиеньские – наши добрые и надежные друзья. – На его лице все еще было сомнение. – Следуйте своим путем, и да примет Господь душу вашей матушки с миром.
– Благодарю вас, достойнейший принц, – поклонился Жак де Ба.
Две процессии разминулись. Жак де Ба, не удержавшись, обернулся назад – обернулся и Карл Орлеанский. Их взгляды пересеклись… Они встретились на том самом месте, где рукой Жака де Ба шесть лет назад был убит Людовик Орлеанский – отец принца Карла.
– Если бы их было в два раза меньше, клянусь адом, я бы уложил сына, как это проделал с его отцом! – выдавил из себя Жак де Ба. – Клянусь…
– Не стоит клясться адом, Жак, – пролепетал Кошон. Он все еще не мог прийти в себя после этой встречи.
– Вы правы, мэтр Кошон, клянусь адом и раем! Нас пять человек – каждый вооружен двумя арбалетами. Мы бы оставили их всех на этой улице. Я бы привез хозяину голову этого молодчика, как когда-то – медальон его отца! Одно другого стоит! – Он был напряжен, точно натянутая арбалетная пружина. – Рискнем?!