Принцесса льда
Шрифт:
– Хорошо, – сказала мама печально, втайне ликуя, что Маша так легко восприняла перемены.
– Ладно, – откликнулась Маша, в свою очередь стараясь придать голосу печаль. Тщетно: в нем слышалась самая настоящая радость. Какой подарок судьбы! Теперь она сможет беспрепятственно ездить на занятия к Волкову!
Но мама не заметила неумело скрываемой радости – ей и самой стоило немалых усилий сохранять строгую и печальную мину.
Глава 9 Перекрестный бильман
На другой день, ровно в пятнадцать тридцать, Маша заходила
Волкова за бортиком не было. На льду тренировались три девушки. Судя по всему, просто разминались. Одна постарше Маши, лет шестнадцати-семнадцати. Необыкновенно красивая, гибкая и грациозная. Невозможно было смотреть на нее без восхищения. Две другие, наверное, Машины ровесницы. Как же они катались, все трое! Как скользили, прыгали, вращались! Сказочно, безупречно, волшебно. «Полубоги», – подумала Маша. Казалось, она наблюдает разминку сильнейшей группы на чемпионате Европы или мира, где каждая участница претендует на первое место. Машу то и дело обдавало ветром, когда кто-нибудь из них проезжал мимо бортика.
Вторая девочка, невысокая блондиночка со встрепанными кудряшками, широколицая и коренастая, как гриб-боровик, непрестанно отрабатывала диагональную дорожку шагов и время от времени, словно для развлечения, прыгала тройной риттбергер. Третья, с собранными в хвост темными волосами, принялась делать по кругу прыжки в шпагат, высокие, как в мужском катании. Делалось это непринужденно, явно не в полную силу, с какой-то мастерской небрежностью, говорившей, что акробатический элемент служит ей всего лишь для разогрева.
– Коньки новые? – услышала Маша.
За спиной стоял Волков.
– Здравствуйте… Нет пока… Не успела купить.
Не могла же она вот так, с места в карьер, бухнуть, что мама отказалась давать деньги на занятия, что просить новые коньки у нее даже не бесполезно, а попросту невозможно, ведь она знать не знает, что Маша продолжает кататься!.. Никак нельзя было в первый же день выложить знаменитому тренеру, который непонятно почему согласился взять ее в группу, всю свою подноготную; Маша не осмеливалась даже заикнуться, что занимается тайно, контрабандой… Он же посмотрит на нее, как на сумасшедшую! Дескать, нет коньков – тогда что ты здесь, спрашивается, делаешь?
Как быть с этой проблемой – новыми коньками, – Маша пока не придумала и малодушно закрывала на нее глаза.
Сергей Васильевич осуждающе прищелкнул языком:
– Давай сюда старые, хотя бы переточу. Документы принесла? – Маша протянула ему файл.
В списке документов, помимо прочего, было «заявление от родителей с просьбой о зачислении в Специализированную детско-юношескую школу олимпийского резерва», и Маша измененным почерком накропала заявление от имени мамы, а в конце соорудила замысловатую подпись. И теперь ее терзали страхи, что почерк получился недостаточно взрослым, что ее заподозрят в подлоге и отправят в полицию на графологическую экспертизу.
– Девушки! – Сергей Васильевич хлопнул в ладоши. – У нас пополнение. Алена, Полина, Вероника, – показал он на каждую по очереди. – А это Мария. Занимается теперь с нами. Знакомьтесь.
И ушел куда-то с Машиным файлом и коньками.
Алена – та, что постарше, красавица, – доброжелательно обратилась к Маше:
– Приветик. Ты где тренировалась? От кого перешла?
Маша лихорадочно сглотнула. Что отвечать?..
– Я, это самое, в районной школе занималась. А потом моя тренер уехала, и…
– И передала тебя Васильичу? Ого! Повезло тебе! Он из районных школ обычно никого не берет.
– А фамилия ее? – спросила Вероника, та самая, которая разминалась на прыжках в шпагат. – Тренера твоего?
– Колесниченко.
– Никогда не слышала, – сказала Вероника. Она в упор смотрела на Машу продолговатыми, как фары японских машин, глубоко посаженными глазами. От этого пристального взгляда Маше сделалось не по себе. Ее будто сканировали. Или просвечивали рентгеном.
Третья девочка, Полина, ничего не сказала и снова взялась за свою диагональную дорожку.
Сергей Васильевич вернулся с Машиными коньками:
– Готово. Обувайся, начинай разминку… Полина, стоп! Вы что с Ириной Владимировной учили? Руками во время дорожки машешь, как алебардами, ать-два! Ты не на плацу маршируешь! Где плавность?
Кроме Сергея Васильевича, на катке появилась его помощница – младший тренер, которую все называли просто Ларисой, без отчества.
Маша переоделась и вышла на лед.
Что такое?.. Коньки не ехали, точно были натерты противоскользящим веществом. Маша прилагала нечеловеческие усилия, чтобы просто катиться вперед. Как же он их заточил? Наоборот, затупил! Может быть, что-нибудь перепутал?
Она вернулась к бортику. Сергей Васильевич, энергично жестикулируя, что-то втолковывал Полине. Маша остановилась поодаль, не решаясь вмешиваться в разговор.
Наконец Полина отъехала. Он мельком взглянул на Машу.
– Разминайся, разминайся.
– Сергей Васильевич, извините… У меня коньки почему-то не едут. Как будто ползут.
– И правильно, – кивнул он. – Канавка между лезвиями была слишком глубокой. Вот ты и приноровилась на двух ребрах разъезжать. После моей переточки скользить с нормальной скоростью ты сможешь только на одном ребре, то есть с правильным наклоном. Все понятно? Работай!
На переточенных коньках Маша чувствовала себя неуклюже, как будто училась ходить.
– Дуги отрабатывай. Разогналась – лови скорость. Поймала – держись на ребре как можно дольше!
Маша ловила скорость и мигом ее теряла. Сергей Васильевич не смотрел в ее сторону, но каким-то чудом все замечал:
– Опять на два ребра плюхнулась!
Маша каталась поближе к бортику, жалась по углам катка. И невыносимо страдала оттого, что в этой блестящей компании выглядела как гадкий утенок, раньше времени затесавшийся в стаю лебедей. Заниматься рядом с ними, которые, конечно, с недоумением должны взирать на такую неумеху, было куда трудней, чем держаться на ребре. Ездить по дугам, учиться правильному наклону – смех, да и только! А «полубоги» тем временем прыгают тройные лутцы и флипы, отрабатывают головокружительные комбинации вращений, заклоны и дорожки шагов. Правда, Алена и Полина на нее особо не смотрели. Но глаза Вероники нет-нет да обращались в ее сторону, и Маша невольно съеживалась, чувствуя на себе тяжелый пристальный взгляд.