Принцесса льда
Шрифт:
Дождь громко колотил по подоконнику.
Маша лежала на кровати и остановившимся взглядом смотрела в темноту.
Прежний мир, который обещал желанное будущее, повернулся к ней спиной. Значит, она пожелала того, на что не имела права. Не было смысла бороться. Тонна непреодолимых препятствий громоздилась на чаше весов со словом «нет». На противоположной, со словом «да», не было ничего. «Шшух, шшух, шшух», – монотонно бухало в ушах. Цилиндр продолжал вращаться по инерции. Маше казалось, что отныне он будет вращаться всегда, как бесполезный вечный двигатель – выкачивать из нее было уже нечего. Даже неприкосновенный запас, который помогал ей жить над пропастью, был израсходован до последней капли. Внутри стало пусто, голо и сухо,
Она рывком встала с кровати, включила свет. Распахнула шкаф, выдернула из-под джинсов и свитеров старый школьный рюкзак и перевернула его вверх дном. Содержимое шлепнулось на пол. Звонко стукнулась о паркет и отскочила в сторону стеклянная танцовщица.
Маша подняла фигурку бесчувственными пальцами. Странно, танцовщица не разбилась. Она оказалась неожиданно прочной, несмотря на внешнюю хрупкость, и по-прежнему выезжала из «тройки», раскинув руки и вдохновенно приподняв голову.
Маша безучастно смотрела на танцовщицу. И тут до ее ушей донеслась знакомая музыка. Радио соседки за стеной играло «Море» Дебюсси, под которое Маша танцевала в тот день, когда получила танцовщицу в подарок. Когда ей кричали «браво» незнакомые люди, а Гоша пожелал стать олимпийской чемпионкой. Когда она читала «Войну и мир», восторженно ходила по комнате и осмелилась поверить в невозможное. И получила в ответ отчетливое, несомненное «да».
Цилиндр вокруг солнечного сплетения замедлял и замедлял обороты и наконец остановился. Закончилась и музыка – соседка выключила радио. Пальцы вдруг обрели чувствительность, ощутили вес и тепло нагретой в ладони танцовщицы. Весы дрогнули, и невесомая стеклянная фигурка медленно перевесила тонну на чаше со словом «нет»… А прежний мир развернулся на сто восемьдесят градусов, будто сделал «тройку назад-наружу», и оказался с Машей лицом к лицу, глаза в глаза. «Да, я все еще здесь, – сказало ей будущее. – И никуда не денусь».
Маша не спеша подобрала с пола вещи, уложила их обратно в рюкзак. Бережно застегнула молнию. Поставила будильник на полвосьмого, легла и почти сразу заснула.
Глава 16 Боевое крещение
Рано утром Маша, одетая для улицы, с рюкзаком на плече, прокралась к входной двери. Маму не предупреждала, что уходит. Та, конечно, сочтет это новым враньем. Но вранью было оправдание: мама с ней не разговаривала. Маша осторожно отворила дверь, та все же малость скрипнула. Мама выглянула из своей комнаты, нарушила обет молчания:
– Куда это ты?
Маша молниеносно выскочила на площадку, захлопнув за собой дверь, сбежала по лестнице и припустила к метро в спринтерском темпе – на случай, если мама вздумает за ней погнаться.
Ехать нужно было в Одинцово. Маршрут у Маши был записан: от метро «Парк Победы» на автобусе до остановки «Улица маршала Жукова». По схеме, которую Сергей Васильевич нарисовал от руки, она быстро нашла «Центр хоккея и фигурного катания» – массивное сине-белое здание с отделкой горчичного цвета.
Она приехала за час до ледовой разминки. Сергей Васильевич уже был здесь. В новом темно-синем костюме он и сам показался Маше каким-то новым – непривычно торжественным и импозантным. Он проводил Машу в раздевалку для участников.
– Помнишь, как настраиваться? Переодевайся, готовься. На чужие выступления не смотри. Главное, приказывай себе: «Спокойствие, только спокойствие!» Вспоминай, что много раз катала программу целиком на тренировках.
И ушел по каким-то своим делам.
Около получаса Маша разминалась в вестибюле, как учил Сергей Васильевич. Растянула мышцы. Побегала семенящим шагом, попрыгала, высоко подскакивая. Сделала упражнения на равновесие: повращала головой и туловищем с открытыми, потом с закрытыми глазами и замерла вертикально, открыв глаза и глядя прямо перед собой. Несколько раз подпрыгнула закрыв глаза, приземляясь и выпрямляясь так, чтобы нисколечко не качнуться. Равновесие удерживалось, в отличие от спокойствия, которое потихоньку улетучивалось. Чтобы отвлечься, Маша пропевала про себя музыку и представляла, что катает программу. Имитировала движения ног руками, головой и туловищем работала в полную силу. Спокойствия не прибавлялось. Сердце беспомощно билось где-то под горлом. Маша повторила программу еще раз. «Спокойно! Без паники! Ну-ка!» – мысленно приказывала она себе голосом Сергея Васильевича.
Он как раз заглянул в вестибюль:
– Вот ты где. Пора на лед, скоро твоя разминка.
В раздевалке Маша переоделась в серебристо-синее платье, тщательно разгладила перед зеркалом складки. Скрутила косу в пучок, заколола выбившиеся прядки и закрепила их лаком для волос. Слегка накрасилась. Зашнуровала коньки, нацепила чехлы. Накинула на плечи тренировочную куртку и направилась к катку.
С ней вместе разминались еще пятеро. Маша покаталась на перетяжках, повторила комбинации шагов, прыгнула одинарный тулуп. Уверяла себя, что через десять-пятнадцать минут все сделает четко, без ошибок. Прежде, на отчетных прокатах, она никогда не волновалась. Теперь над ней тяготела ответственность: не подвести знаменитого тренера. К тому же, если она откатает неудачно, он наверняка пожалеет, что взял ее в группу.
– Пока ждешь своей очереди, коньки сними, – сказал Сергей Васильевич, – пусть ноги отдыхают.
Маша вернулась в раздевалку, села на лавочку. До нее долетали обрывки музыки, аплодисменты, голос, объявляющий участниц. Она старалась отключиться, но невольно вслушивалась в эти звуки. Вот кто-то закончил выступление… Вот объявили оценки… Вот начала кататься очередная участница…
Сергей Васильевич легонько стукнул в дверь:
– Шнуруйся, ты следующая.
Пока предыдущей фигуристке выставляли оценки, Маша каталась вдоль бортика, пытаясь унять дрожь в коленях. Бросала мимолетные взгляды на трибуны, заполненные наполовину, и на судейскую бригаду за стеклянной загородкой.
Ее объявили. Она выехала в центр льда, заняла исходную позицию. Включилась музыка, и Маша начала выступление…
Движения получались куцыми, замороженными. Во время вращения в заклоне свободную ногу била крупная дрожь, наверняка заметная и для судей, и для зрителей. Во рту стало сухо-сухо. Дышалось с трудом. Склеились губы, язык прилипал к небу. Кое-как Маша прокатала первую половину программы, а во второй ноги сделались тяжелыми, как будто на них повесили пудовые гири. Маша запаниковала: «Не хватит сил. Не дотяну». На каждый элемент бросалась с отчаянием самоубийцы, после вращения выехала не в ту сторону и остаток программы докатала в зеркальном отражении: катилась вправо там, где нужно было двигаться влево, и наоборот. Она готова была себя убить: не смогла показать ничего из того, чему ее научил Волков! Но помнила его наказ: «Только в раздевалке можно дать волю чувствам!» Зафиксировала финальную остановку в течение пяти секунд, с улыбкой уехала со льда, демонстрируя уверенность и спокойствие, а в голове стучало: «Позор. Провалила на все сто».
– Струсила, – Сергей Васильевич протянул ей чехлы. – Ничего страшного. Опыта выступлений у тебя нет, для первого раза откатала вполне прилично. Все еще впереди.
Они ждали оценок. Как ни странно, оценки оказались не такими уж позорными.
– Ну, с боевым крещением. У тебя еще все впереди, – повторил Сергей Васильевич. И добавил с несвойственной ему теплотой: – Машенька.
Прежде он никогда ее так не называл. Маша подняла на него глаза. Сейчас он был для нее единственным родным человеком в целом мире. Она ткнулась носом в отворот его нового синего пиджака и безудержно разрыдалась.