Принцесса тьмы
Шрифт:
Пожилая актриса - виновница переполоха, не переставая причитать, хваталась то за сердце, то за голову. Ее лицо, как пасхальное яичко, покрывали разноцветные полосы и подтеки. То был грим смешанный с кровью.
– Марья Семенна, успокойтесь, прошу вас, - увещевал администратор.
– Возьмите себя в руки. Объясните толком, что там стряслось, что с вашим лицом.
– Это ужасно...ужасно!
– задыхаясь, вымолвила актриса, продолжая размазывать кровь по лицу.
– Альберта Арнольдовича похитили.
– То-есть как это “похитили”?
– нахмурился администратор.
– Что вы такое говорите?
– Не знаю. Не понимаю.
– Машенька! Душечка...
– Режиссер взял в ладони ее пухлую руку, погладил, похлопал, будто приручая испуганного зверька.
– Давай по порядку. Ну же, соберись.
Остальные окружили их плотным кольцом.
– Я в гримерной была, - взволнованно начала пострадавшая.
– Альберт Арнольдович, как всегда, помогал мне после спектакля. Грим у меня, сами знаете, сложный, одной не справиться. И вдруг через зеркало я увидела позади нас что-то черное, ползущее по стене от двери. Я не успела понять, что это было: змея или чья-то рука в черной перчатке. Или еще что. Скорее всего рука. Она наощупь подбира-лась к выключателю. Онемев от неожиданности, я следила за ней. Но верхний свет вдруг погас. А вслед за ним взорвалась лампочка над гримерным столом. Вместе с плафоном. Меня, видимо, обсыпало осколками. Острая боль. Темень. Страх.
Спеша рассказать о случившемся, актриса говорила скороговоркой, без остановки, не давая себе возможности перевести дух, и оттого задыхалась. Судорожно глотнув, она продолжала:
– Все это длилось, я думаю, меньше минуты. Бедный Альберт Арнольдович даже слова не успел вымолвить. А потом началось самое ужасное. Не слышно было ни шагов, ни голосов, и в то же время я чувствовала, что окружена со всех сторон. Какие-то странные, едва уловимые шорохи. И не шорохи даже - движение воздуха. Будто воздух вокруг меня ожил и двигался сам собой. Я ощущала его не ушами а кожей. Это трудно передать. Я не могла кричать. Не могла сдвинуться с места. Мне казалось, я сейчас умру от разрыва сердца. Обыкновенные воры или злоумышлен-ники так себя не ведут. Некто передвигался в абсолютной темноте и ни на что, представьте, не натыкался. Когда, наконец, движение воздуха прекратилось, я поняла, что одна в комнате. Я окликнула Альберта Арнольдовича...Никто не ответил.
– Она умолкла, прижав руки к груди и трагически изогнув брови.
– Наталья Иванна, - воспользовавшись паузой, обратился режиссер к костю- мерше, - окажите помощь пострадавшей. Промойте ей раны, продезенфицируйте... Дальше, Машенька. Что было дальше?
– Я рискнула выбраться из кресла и, превозмогая страх, пошла к двери, беспорядочно шаря в темноте. Если б наткнулась на ту черную руку, умерла бы на месте. Но я благополучно добралась до выключателя... Мне нечего больше добавить. Пойдите, взгляните сами. Может у меня на почве стресса начались галлюцинации.
– Будто куль с провизией, актриса тяжело рухнула на стул, прикрыла утомленно глаза, подставив израненное лицо подоспевшей с тазиком костюмерше.
– А где наш гример?
– раздалось сразу несколько голосов.
– Исчез, - не открывая глаз, проронила актриса.
– Ах, да о чем она говорит! Ну кому, скажите на милость, могло придти в голову похищать старого гримера?
– озадаченно вопрошал молодой герой-любовник.
– Лучшего гримера!
– поправил ему хор голосов.
– Лучшего гримера всех московских театров!
–
– Не антиквариат ведь. Не музейная редкость. Не дедушка миллионера. Ну переманить, ну перекупить, это я еще могу понять...
– Нужно вызывать врача!
– перебила разглагольствовавшего актера костюмерша.
– Тут в коже осколки стекла застряли. Сама я вытаскивать их не рискну.
– Сейчас я позвоню, - отозвался администратор.
– Вот только взгляну на место происшествия.
Отворив дверь в гримерную, он растерянно остановился на пороге. Позади него сгрудилась вся театральная труппа, для которой владения старого мастера были привычны и знакомы до мелочей. Основным украшением гримерной были великолепные французские парики, натянутые на бюсты-болванки, опоясывающие просторную комнату по периметру. Эти парики, как и сам старый мастер, были гордостью театра. Теперь же на недоуменно застывших в дверях людей безглазо взирали выкрашенные в серебряный цвет лысые болванки.
– Парики исчезли! Все до единого!
– ужаснулся режиссер.
– Какой кошмар! Мы же без них ни одного спектакля не сыграем.
– А грим!
– не своим голосом взвизгнул реквизитор.
– Мы только что получили из Голландии целую партию. На валюту! Даже распаковать и разложить по местам не успели. Все коробки лежали сложенными здесь, у окна...
– Он беспомощно обернулся к собравшимся, с зыбкой надеждой и мольбой в голосе спросил: - Может знает кто, где они могут быть? Может их без моего ведома на склад днем отнесли?
Ему никто не ответил. Отвечать было нечего. Реквизитор принялся поочередно выдвигать ящики шкафчиков и гримерных столов. И уронив руки, мрачно констатировал:
– Все унесли. Подчистую. Даже початые коробки.
– Ладно. Грим - дело наживное, - сказал режиссер.
– Где Альберт Арнольдович? Я ж без него пропаду. Никто, слышите, никто мне его не заменит... Да что же вы, батюшка, торчите здесь как... как оболваненная болванка!
– напустился он на администратора.
– Делайте же что-нибудь, черт вас возьми! Ищите. Звоните. Заявляйте в милицию. Достаньте мне его хоть из под земли, слышите! И живым! Обязательно живым! Иначе... иначе провал. У нас на три месяца вперед билеты распроданы. Зрители меня с потрахами съедят.
Все дружно бросились на поиски пропавшего гримера. Опросили сторожей и вахтеров, монтажников, технический персонал. Никто не видел его выходящим из театра - ни одного, ни тем более в сопровождении.
– Чудеса да и только!
– беспомощно разводил руками администратор.
– Чертовщина какая-то. Мистика.
– Может гуманоиды его того...на своей тарелочке умыкнули?
– сделал предположение осветитель.
– Предлагаю прочесать крышу.
– Не к месту шуточки, - раздраженно огрызнулся администратор.
– Взгляните сюда!
– Топтавшийся позади всех Степан указал на кусочек шерстяной ткани, застрявший на гвозде.
– Батюшки!
– воскликнул актер-трагик.
– Клочок его шарфа!
Этого можно было и не говорить. Никто в театре не представлял себе Альберта Арнольдовича без длинного шарфа из шотландской клетчатой шерсти, неизменно, в любое время года обмотанного вокруг его шеи, и ультрамаринового берета набекрень.
Гвоздь, обладатель ценной улики, торчал в косяке дверей ведущих в подвальные службы сцены. Собравшиеся переглянулись.