Принцесса Володимирская
Шрифт:
Эти проблески, почти неуловимые, – то взгляд, то выражение лица, то жест, то интонация голоса, не могли ускользнуть от внимания Алины, и все это интересовало ее и трогало за сердце гораздо более, нежели уверения Орлова в том, как легко и просто может принцесса занять при его помощи русский престол.
В этот же вечер услужливые люди довели до сведения принцессы, что вместе с Орловым прибыла в Пизу русская дама, которой он не покидает ни на минуту. По убеждению всех, русский вельможа был безумно влюблен в эту женщину.
Этого было довольно, чтобы Алина была теперь занята исключительно мыслью победить сердце Орлова и уничтожить
Она стала задумчива и даже немного печальна…
Между тем русский вельможа, богатырь и сердцеед, был озабочен не менее принцессы Елизаветы Всероссийской.
Положение было мудреное. Авантюристка была женщина умная и в поступках более осторожная, чем на письме. Около нее были преданные друзья и люди тоже не простые и наивные, а прошедшие огонь и воду. Линовский (то есть барон Шенк), немец с польским именем, очевидно, тоже авантюрист и пройдоха. Станишевский, умный и ловкий поляк, обладающий к тому же недюжинным образованием и получивший хорошее воспитание. Ганецкий, иезуит, находящийся в постоянных сношениях с Римом, хитрый и пронырливый…
Действовать на Алину, имеющую таких трех друзей, было дело нелегкое. Можно было и русскому богатырю призадуматься.
Орлов с первого дня очаровал их всех своим обращением и любезностью. Теперь надо было по очереди взять каждого чем-нибудь. И взять прежде принцессы.
Он начал с Доманского… Пригласив к себе г-на Станишевского, он долго беседовал с ним о польских делах.
Сведения поляка о положении дел в Европе удивили Орлова. Этот Станишевский знал все, что знал и Орлов – в качестве государственного мужа и командира русского флота.
Орлов постепенно высказался прямо и откровенно, что после падения и почти ссылки своего брата, он ненавидит императрицу.
– Она обещалась еще до переворота 1762 года выйти замуж за моего брата! – сказал он. – А чем кончилось? Он позорно отдален, прогнан, чуть не ссыльный. Я сам каждый день ожидаю, что у меня отнимут командование над флотом.
Затем Орлов поинтересовался узнать от Станишевского, можно ли в случае успеха того дела, за которое он берется, рассчитывать, что поляки свергнут с престола Понятовского, выберут другого короля, который с польской армией двинется на Москву.
Если Екатерина бросит Петербург, сказал он, найдет себе преданных людей в Москве и соберет новую армию, то можно ли надеяться, что польская армия явится помогать им или что Барская конфедерация возникнет снова и с австрийской границы двинется Екатерине в тыл.
Станишевский брался и обещал под клятвой, что если Орлов начнет предприятие в Петербурге и с успехом, то одновременно с оставлением Петербурга русской императрицей Понятовский потеряет престол, а в Баре тотчас сформируется вновь армия конфедератов с князем Радзивиллом, графом Потоцким и Красинским во главе.
В этой беседе с поляком русский вельможа отзывался об императрице со сдержанной неприязнью, но затем он пригласил поляка приехать через день вместе с Линовским вечером поужинать. За ужином Орлов выпил лишнее… и язык развязался…
Доманский, слишком осторожный, чтобы пить до самозабвения, был только веселее обыкновенного; Линовский мог выпить два ведра всякого вина и не быть пьяным.
Хозяин оказался невоздержанным… Выпив сравнительно небольшое количество вина, он начал хвастаться своими победами над женщинами всех стран и народов, своими дворцами в России, своей ловкостью в стрельбе и верховой езде… После всяких нескромных признаний он показал новым друзьям любовные письма к нему, где ему назначала свидание одна флорентийская маркиза, влюбившаяся в него.
– Истый русский дворянин, – думал Доманский, – блестящий, а неблаговоспитанный, не имеющий никакого понятия о чести, способный на мелкие подлости!
– Добрый малый! – думалось Шенку. – И вот какие простые смертные делаются в России героями! Ведь он был простой офицер и мелкий дворянин! Чем же он поднялся? Переворотом в пользу Екатерины. Видно, тогда нетрудно было сделать в России революцию, если такой простак ее сделал…
Наконец, зашла речь и о делах, о России и государыне…
Сильно опьяневший Орлов разразился бранью. Ненависти его к этой царице, которую они с братом посадили на русский престол и которая отплатила им опалой, не было границ… И он вдруг почувствовал прилив доверия и искренности к новым своим друзьям – достал из кармана ключ, вынул из отпертого комода небольшую шкатулку, тоже с секретным замком, и высыпал целую кучу писем и бумаг на французском и немецком языках.
– Вот вам… Если захотите, то можете меня погубить… Донесите на меня адмиралу Грейгу, который теперь в Ливорно, и он, хотя подчиненный мой, меня арестует без всякого приказа из Петербурга… собственной властью и на собственную ответственность…
Доманский с жадностью принялся переглядывать все… Шенк тоже… Но барон был сведущ в иного рода делах и не понял того, что понял тотчас Доманский.
– Ну, кабы ты не был, брат, пьян, – подумал он, – ты бы нам этого не показал!
Усевшись прилежно за чтение всего, Доманский в этом ворохе писем и бумаг увидел целый широко задуманный и наполовину уже созревший заговор против русской императрицы. Тут были и письма, и донесения из России – старшего брата графа, князя Панина, графа Разумовского, главнокомандующего дунайской армией в Турции – Румянцева и разных генералов и сенаторов из Петербурга. Всюду говорилось об апреле месяце как о крайнем сроке… Но во всех письмах сквозило одно сомнение: кого взять и поставить во главе движения. Кому предоставить престол?!
Орлов, хотя и бессвязно, рассказывал Шенку, как совершился переворот в пользу Ангальт-Цербстской принцессы, благодаря тому, что у нее был уже сын и законный наследник престола русского. Затем он стал описывать подробно, как может со своим флотом и десантом взять Кронштадт и Петербург. За это время Доманский переглядел и перечитал все. Одно ему не нравилось: в этих документах, которые так неосторожно, спьяну, показал ему Орлов, выдавая тайну громадного заговора, говорилось, что взятые у Польши провинции должны оставаться у России. Заговорщики собирались, воспользовавшись помощью короля Польского, чтоб свергнуть императрицу с престола, в конце концов – обмануть и его…
– Ну, пожалеешь ты завтра, проспавшись, что мне показал все это! – думал Доманский.
Далеко за полночь собеседники расстались. Совсем захмелевший хозяин не мог их и до дверей проводить, а только приказал лакеям свести с крыльца и посадить в его карету, заранее ожидавшую их на улице, чтоб доставить домой.
Когда собеседники очутились в карете, то Доманский восторженно воскликнул, обращаясь к Шенку:
– А что, барон? Ведь Алина, пожалуй, и воистину будет на русском престоле. Вот обстоятельства-то!.. Вот сцепление обстоятельств!.. Впрочем, что же? Все на свете от глупого случая зависит.