Принцессы немецкие – судьбы русские
Шрифт:
А вот в маленьком городке Дурлахе, поблизости от Карлсруэ, столицы княжества, где в 1779 году появилась на свет самая загадочная из российских императриц, сохранился лишь маленький фрагмент дворца, где ее семья подолгу жила в летние месяцы. Зато парк уцелел. За ним любовно ухаживают, стараются сохранить все, как было когда-то: та же старинная скульптура – юная грациозная девушка, будто смущенная собственной неотразимой красотой; те же (или такие же) плакучие ивы, платаны, кусты камелий, розы. Море роз. От девственно-белых до кроваво-красных.
Сюда, в парк своего детства Елизавета привезла русскую березку. Посадила своими руками. Прошло без малого 200 лет. А дерево живет… Именно здесь, в Дурлахском парке, посетила меня дерзновенная мысль (дерзновенная хотя бы потому, что не согласуется с объективными законами истории): пока на русском троне или рядом с русскими царями были царицы-немки, приехавшие в нашу страну не по своей воле, не нашедшие здесь счастья, но, несмотря на это, сумевшие искренне полюбить Россию, отношения между русским и немецким народами были вполне добрососедские. Эти женщины стали своего рода оберегами. Заранее принимаю упреки в идеализме, но… как только рядом с русским царем оказалась немецкая принцесса, не способная ни понять, ни полюбить Россию, возомнившая себя хозяйкой этой огромной, «дикой» страны, так начался новый, страшный этап отношений между нашими государствами. Возможно, все это мистика. Но погружение в Александровскую эпоху, эпоху мистицизма, способствует рождению не самых разумных, не самых выверенных мыслей.
Как бы то ни было, но именно любовь к России объединяла одну из самых прославленных женщин в мировой истории, самодержицу Всероссийскую Екатерину Великую, и тихую супругу ее внука, чье имя известно сегодня лишь тем, кто всерьез интересуется прошлым своего Отечества.
Но если между ними так много общего, то почему же такие разные места занимали эти женщины в русской истории? Ответ прост: между ними была разница в самом, пожалуй, существенном – в отношении к власти.
Екатерина хотела и могла властвовать. Точнее, не могла не властвовать. (Вспомните, что она писала своему другу, английскому посланнику Уильямсу: «Я буду царствовать или погибну!»)
Елизавета Алексеевна к власти не стремилась. Никогда. Предвижу возражения: да кто бы ей дал властвовать! Кто она такая? Всего лишь супруга законного императора, фигура скорее декоративная. У нее просто не было даже малого шанса царствовать самодержавно.
На самом деле такой шанс был, причем не один, а три (что подтверждено документально). Причем в двух последних случаях предложения отдать власть Елизавете Алексеевне исходили из противоположных, непримиримо враждебных лагерей. В очень узком придворном кругу уже после смерти Елизаветы ходили разговоры еще об одной попытке (первой по времени) сделать ее самодержицей всероссийской. Но это, скорее всего, легенда, хотя в основе ее – реальные события, отношения, люди.
Отступление о любви и смерти
На Лазаревском кладбище, старейшем кладбище Александро-Невской лавры, среди могил прославленных наших соотечественников – Ломоносова, Старова, Захарова, Воронихина, Кваренги, Росси, Шубина, Антропова, Боровиковского – есть памятник: на скале перед урной плачущая женщина, рядом – разбитое молнией дерево. На урне надпись: «Здесь погребено тело Кавалергардского полку Штаб-ротмистра Алексея Яковлевича Охотникова, скончавшегося генваря 30 дня 1807 года на 26 году от своего рождения». Невольно вспоминается Александр Дмитриевич Ланской, возлюбленный Екатерины Великой, ушедший из жизни столь же безвременно. (Может быть, 26 лет – роковой рубеж для тех, кого любили русские императрицы?)
Вскоре после замужества Елизавета написала об Александре: «Счастье жизни моей в его руках. Если он перестанет меня любить, я буду навсегда несчастна. Перенесу все, все, только не это». Разлюбил. Несчастной стала. Но – перенесла. И полюбила другого. Полюбила с той нежностью и страстью, в которых отказывала ей Мария Федоровна, называя холодной, как лед.
Ее любовь к красавцу-кавалергарду Алексею Охотникову у одних вызывает осуждение: не подобает российской императрице изменять венценосному супругу, да еще с кем – с человеком вовсе не родовитым и никакими особыми талантами и заслугами не отмеченным! Другие безоговорочно оправдывают молодую женщину, обманутую и униженную мужем, нуждающуюся в любви и утешении. Как бы ни оценивать сам факт внебрачной связи, нужно признать, что это одна из самых трогательных историй любви, какие дошли до нас через два столетия. Романтическая влюбленность совсем не в духе того времени, а нынешнего уж и подавно.
Два года – только взгляды. Наконец – первое объяснение. И близость. И беременность. И признание мужу. И решение уйти от него. И просьбы Александра остаться. И рождение дочери (назвала, по настоянию Охотникова, Елизаветой). Александр отнесся к девочке с удивительной нежностью. Малышка прожила всего два года. Когда после ее смерти император признался Марии Федоровне, что он не отец ребенка, она недоумевала: «Мой сын неправдоподобно великодушен!»
Похоронили девочку рядом с первой дочкой Елизаветы, Машенькой, в алтаре Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. В той самой церкви, куда, по велению Петра I, 30 августа 1724 года были перенесены останки Александра Невского; где надпись на одной из надгробных плит гласит: «Здесь лежит Суворов».
А за год до смерти Лизаньки умер Алексей Охотников. Она похоронила его в нескольких шагах от церкви. Поставила памятник, о котором я уже рассказывала. На могилах детей Елизавета бывала очень часто. Потом, как вспоминала графиня Головина, подходила к какой-то могиле, срывала растущие на ней анютины глазки и брала их с собой на память. Головина, без сомнения, знала, кто лежит в этой «какой-то» могиле. Но не проговорилась. Вообще слухов о романе императрицы практически не было. Знали только близкие друзья, а они умели молчать. Даже вездесущая Мария Федоровна узнала обо всем от сына уже после смерти Охотникова. Правда, через несколько лет узнает еще одна женщина и напишет об этом в своем дневнике. А поскольку женщина будет императрицей (очередной), дневник после ее смерти будет прочитан и вызовет смятение в семье последнего российского императора. Об этом я обязательно расскажу, когда придет время.
А совсем недавно историки Е. Лямина и О. Эдельман, изучая в Государственном архиве РФ фонд Елизаветы Алексеевны, обнаружили два документа, не попадавшиеся на глаза ни одному исследователю. Это два фрагмента дневника императрицы, один – с февраля по август 1803 года, другой – с декабря 1803 по февраль 1804 года. Каким чудом уцелели эти пожелтевшие от времени листочки бумаги, плотно исписанные мелким изящным почерком? Писала Елизавета в основном по-французски, с вкраплениями русских и немецких слов. Расшифровать записи было нелегко, но результат того стоил.
Если раньше об истории этой любви можно было судить только по сведениям интерпретаторов, далеко не всегда не то что доброжелательных, но и просто объективных, то теперь о чувствах и событиях рассказывает сама героиня романа. Трудно поверить, что пишет женщина, которая уже почти 10 лет замужем, которая успела испытать и измены, и отчаяние, и боль непонимания. Кажется, пишет юная, робкая, чистая девочка, которая с трогательной наивностью повествует о развитии чувства, в котором с трепетом признается даже себе самой.