Принцип четности
Шрифт:
— Нет, — признался Сергей в недоумении. — Это что означает?.. Вы, что, берете сюда людей снаружи? Один заходит, другой выходит? Так, что ли?
— Именно так, Сережа.
— Простите, но какой же дурак пойдет сюда?.. — пробормотал Сергей растерянно. — Да, и какой в этом смысл? Число же людей в резервации не меняется!
— Меняется, меняется… — вздохнул Ревич. — Вы просто не знаете самого главного.
— И что же это?
— А то, что мы берем сюда людей, которые должны умереть.
— Умереть? — переспросил Сергей, нахмурясь. — Почему это — должны? Как это понять, простите?
— Люди, находящиеся при смерти, — пояснил Ревич. — Нам доставляют людей, находящихся при смерти. С их согласия, разумеется. Вот оно как. Как правило, это смертельно больные или умирающие, одинокие старики. В общем, те, которым осталось жить чуть-чуть. А иначе — вы правы — в этом нет смысла.
Наступила
— Так это… и есть ваш шанс? — тихо вымолвил он, наконец.
— Именно это и есть наш шанс, — грустно подтвердил Ревич. — Единственный наш шанс. Других нет, к сожалению.
— Но… — начал было Сергей и снова озадаченно умолк.
— А поскольку, все эти люди, — продолжил Ревич, — являются стопроцентными добровольцами, то их бывает крайне немного, как вы понимаете. Случаи такие очень редки. Поэтому, если учесть, сколько человек в резервации претендует на возвращение, то шанс для каждого получается ничтожным.
— Хорошо, — выдавил через некоторое время Сергей. — Ничтожным. Ладно… Тогда как же эти шансы распределяются?
— Старым добрым способом, — ответил Ревич, — Жеребьевкой. И каждый раз кому-то из многих везет. Ну, а раз так, то, естественно, этот процесс необходимо организовать. Определить процедуру, ограничить при необходимости число правомочных, назначить ответственных и так далее. Стандартные действия любого сообщества людей, объединенных общим интересом. Этим как раз у нас и занимается отдел особого назначения. Учет и контроль над этим самым ничтожным шансом. Это, конечно, не единственная сфера его деятельности, но, скажем так, основная.
— Так мне для этого присвоили номер? — догадался Сергей.
— В частности и для этого тоже.
— И что мне теперь с этим номером делать?
— Ничего не надо делать, Сережа, — с вздохом сказал Ревич, — Ваш номер это лишь ваш шанс в общем котле во время розыгрыша и не более. Если вам повезет, то повезет. Вы спросите об этом в отделе у Кравца. Вам там официально разъяснят. Про жеребьевку и про остальное… Мне, честно говоря, эти тонкости неизвестны и неинтересны. Очень уж напоминают мышиную возню. Хотите, можете молиться, чтоб жребий пал на ваш номер. Что еще в наших силах? Лично я не молюсь и давно уже ни на что не надеюсь. Слишком редко на нашу долю выпадают эти жеребьевки, чтоб из-за этого не спать по ночам или взывать к божьей милости.
Ревич замолчал, вдруг как-то съежился, шевельнул губами, потом быстро снял очки и стал тереть веки пальцами. Некоторое время они молчали. Сергей обдумывал услышанное и, наблюдая за библиотекарем, заметил, что Ревич несколько помрачнел.
— Вы здесь с самого начала? — поинтересовался Сергей, спустя какое-то время. — Я так понимаю, что вы тоже не местный?
— Да… — тихо вымолвил Ревич и опустил голову. — Я здесь с самого начала. Здесь почти все с самого начала. Немного здесь тех, кто уже позже попал в резервацию. В основном, сегодняшний состав резервации определился в самые первые дни. Знаете, город был так перепуган, что народ обходил эти места за километр! В округе, я помню, перекрыли все движение, расставили по периметру милицию, ГАИ… Мы здесь метались под колпаком резервации, в городе метались вокруг резервации — в общем, паники было предостаточно.
— Когда это хоть случилось? — сказал Сергей. — Я даже этого не знаю, потому что даже не из вашего города…
— Восьмого июля исполняется четыре года, — произнес Ревич и сделал небольшую паузу. — Вот оно как. Уже четыре года длится наша эпопея, четыре года… Понимаете, Сережа? Это ведь своего рода вечность! А с другой стороны мгновение. Я до сих пор прекрасно помню события тех дней. Весь ужас тех дней… М-да…
— Расскажите, Рудольф Анатольевич, — попросил Сергей. — Хотя бы вкратце. Если вас не затруднит.
— Отчего же… — сказал Ревич. — Охотно расскажу. — Он погрузился на несколько мгновений в воспоминания, затем заговорил: — Восьмого июля был тогда понедельник. Точное время возникновения Оболочки установить не удалось известно лишь, что это произошло в ночь с воскресенья на понедельник. По крайней мере, утром, когда люди шли на работу, Оболочка уже функционировала, и резервация, как явление, уже состоялась. А об этом еще никто не подозревал, представляете? Люди выходили утром на работу и скапливались на южной границе перед Магистральной. Они не могли выйти и ничего не понимали!.. Конторские, наоборот, шли на работу сюда, словно в мышеловку. Пока постепенно стало доходить, что надо прекратить всякое передвижение, пока стали отчаянно выкрикивать предупреждения всем подходившим, уже почти половина служащих конторы
Ревич тяжело вздохнул, покачал головой, прервавшись на некоторое время. Он был слегка возбужден.
— А ведь нам еще повезло, — продолжил он, — Хоть тут, вообще, неуместно говорить о везении, тем не менее, могло быть значительно хуже. Во-первых, дорога, проходящая через резервацию, была на тот момент закрыта на ремонт. Вы понимаете, что было бы, если бы утром по ней пошли набитые людьми автобусы, а?! Сколько бы их здесь скопилось? Это же ужас… А, во-вторых, повезло в том, что были каникулы, и школа практически пустовала. Ведь сколько могло сюда попасть нездешних детей — это же представить страшно! Столько несчастных детей, боже!.. Скажите, что может быть хуже несчастных детей?!
— А власти? — глухо спросил Сергей. — Они пытались помочь?
Ревич горько усмехнулся и стал покусывать дужку очков.
— Что они могли, господи!.. — произнес он угрюмо. — Ну, как можно помочь, когда не понимаешь с чем ты столкнулся?! Что они могли… — повторил он тихо. — Пожалуй, только то, что и сделали. В первые же дни в срочном порядке протянули заграждение вокруг резервации, наставили в округе предупреждающих плакатов, дали объявления через местные средства массовой информации. Транспортер сразу же установили, стали доставлять продукты. Да, что они еще могли сделать? Уж я-то прекрасно знаю, что здесь были бессильны любые средства. Если даже физическая природа Оболочки осталась тайной за семью печатями! Понимаете? Приборы ничего не зафиксировали: ни полей, ни излучений о чем тут можно говорить? Кого здесь можно в чем-нибудь упрекнуть? А тем более, наша резервация была на тот момент далеко не первой, печальный опыт в этой области уже был. В том числе и в нашей стране. Результаты, как известно, повсюду нулевые. Конечно, первоначально понаехало и ученых, и журналистов, и разных чиновников. Даже военные прибыли. Пару недель ради приличия покрутились, поразводили руками, повыражали сочувствия, а потом все и поутихло. С голоду умереть, дескать, не дадим, а как жить — решать вам! Вот и стали решать, когда поняли, что глупо и бесполезно питать иллюзии. Позднее стали налаживать все наши, так сказать, здешние институты. Создавать наш собственный регламент жизни. Сами понимаете, без этого нельзя! Жить-то как-нибудь надо… Так постепенно и родились и эти жесткие медицинские правила, и регулярные сверки населения, и запрет на рождение детей и все остальные наши прелести… Сначала все это казалось дико, потом привыкли со временем. Вот и живем себе уже четыре года. Сначала дни считали, потом месяцы, а сейчас уже никто ничего не считает. Вот такие дела. Смирение и покой. Даже к жеребьевкам стали без дрожи относиться.
— Ну, хоть какие-то попытки истолковать это явление были? — спросил Сергей. — Все равно должны быть какие-то гипотезы!
— Вы имеете в виду точку зрения науки?
— Да не обязательно… Вообще… Кто-то ведь над этим думал!
— Конечно, конечно, — согласно закивал Ревич. — Над этим думало очень много людей. И ваш покорный слуга был в их числе. Только много ли толку от этих дум? Гипотез было величайшее множество. К сожалению, они так и остались гипотезами. Даже среди ученых и всех, кто занимался этой проблемой, не было единой точки зрения. Ее и быть не могло. Да и как она могла возникнуть при полнейшем отсутствии фактов, при отсутствии каких-либо материальных следов? Мы же потерпели абсолютное фиаско, Сережа! Мы наивно пытались понять то, что изначально нам не было дано понять. Мы просто долгое время стыдились в этом признаться и обманывали самих себя. Я говорю сейчас об официальных позициях, когда еще существовали наши правительственные комиссии. Если вы в то время следили за этим, то должны помнить… Разные тогда комиссии были. И по резервациям, и по цветным излучениям, и другие… Была раньше такая мода на комиссии, пока, наконец, не плюнули на все эти бесплодные попытки что-либо понять. Э-хе-хе… — Ревич сокрушенно покачал головой. — Поэтому не было и, видимо, не будет никакой официальной версии. А для себя каждый может сам придумать ту гипотезу, которая ему больше нравится. Если ему, конечно, от этого полегчает.