Принцип мести
Шрифт:
– Из-за тебя, бессердечный ты человек, я три часа проплакала в пещере, – упрекнула меня она, когда мы встретились с ней на следующий день после описываемых событий. – Почему ты не пришел и не утешил меня?
Это был единственный повод для недовольства, который я имел неосторожность дать ей за все эти дни, в остальном наши отношения иначе как идиллией назвать было нельзя. Нам нравилось быть вместе, нравилось яблоко в разрезе, вызывавшее эротические ассоциации, нравилось уединяться в пещере подальше от людских глаз.
Игнатий, в отличие от меня, с головой ушел в богословские споры, пытаясь вырвать с корнем ересь, насаждаемую Илией. Они дискутировали по вечерам как одержимые, собирая вокруг себя любопытных, среди которых было мало знающих русский язык и не было ни одного понимающего существо дискуссии. На меня произвела впечатление необычная аргументация, приведенная Илией в одном из словесных поединков. Утверждая, что Иисус был не только милосердным Богом, но и беспощадным фанатиком идеи, требовавшим от своих учеников полного самоотречения и величайшей преданности делу служения Господу, он проводил неожиданную аналогию с хуннским царевичем Модэ, который славился своей жестокостью и бескомпромиссным характером. Однажды царевич пустил «свистящую» стрелу в поле и потребовал, чтобы его воины сделали то же самое. Затем, натянув тетиву, выстрелил в своего любимого коня. Тех слуг, которые не последовали его примеру, он умертвил. Затем Модэ пронзил стрелой из лука собственную жену. Воины, не сделавшие того же, были немедленно обезглавлены. А во время охоты царевич поразил шаньюя, своего отца, который тут же превратился в утыканного стрелами дикобраза – ни один из воинов, сопровождавших Модэ, не рискнул воздержаться от соучастия в убийстве. Не так ли поступил Иисус, вопрошал Илия, призвав своих последователей отречься от дома и семьи и сместив, по сути, Бога-Отца с занимаемого им трона своими проповедями? Новый завет в клочья разрывает Ветхий Завет, благая весть как нетленная искра милосердия начинает в буквальном смысле новую эру. Но и она подходит к концу – в воздухе носятся предчувствия и чаяния новейшего завета, дать который призван Мессия...
– Сатанинские стихи! – гремел Игнатий и цитировал Библию.
– Гуманизм помимо Христа есть обман! – утверждал он и приводил собственные доказательства. – Да, Бог-Отец в целях утверждения религии прямо повелевал и косвенно попустительствовал истреблению целых народов и нарушению установленного им же закона. Но Бог выше добра, он видит конечную цель религиозного делания в утверждении Царства Божия и прозревает пути к этому. Его закон шире нравственности...
– Значит, торжествует иезуитский принцип: для достижения цели все цели хороши. В том числе и двойные стандарты, – возражал Илия, и круг дискуссии замыкался.
Мои друзья стали своеобразным центром агоры – места, куда приходили все мыслящие обитатели монастыря и туристы, желающие развеять скуку и узнать местные новости. Нередко к тесному кружку их слушателей присоединялся сая, которому Илия переводил наиболее существенные диалоги с Игнатием. «Учитель» внимательно его выслушивал, но почти никогда не задавал вопросов; он был лишь зеркалом, олицетворением буддийского спокойствия, в котором отражались мирские страсти, не затрагивавшие ни его состояния, ни его мировоззрения.
Между тем приближался час новых испытаний, о которых участники боев без правил имели лишь самое смутное представление; теряясь в догадках относительно того, с чем или с кем им предстоит сразиться, они с настороженным интересом наблюдали, как клетки зверинца, расположенного вблизи колизея, наполняются дикими обитателями саванны и джунглей, а террариум – копошащимися гадами. Походный зоопарк стал вторым домом для льва, леопарда, двух крокодилов, пумы, собак всевозможных бойцовских пород – от алабая до свирепого японского акита – и гималайского медведя. «Аквариум», кишащий всевозможными мерзкими тварями, благодаря своим твердым стеклам давал возможность вволю поглазеть на сетчатого питона, королевскую кобру и других ядовитых змей. На отдельном столбике, привязанный шелковым шнуром к ноге, сидел горный орел. Мы подозревали, что все это животное царство каким-то образом связано с предстоящим во втором, промежуточном, туре боями. У меня, признаться, кровь стыла в жилах, когда я думал об этом, встречаясь с мертвым неподвижным взлядом сетчатого питона.
Предположение о том, что нам предстоит встретиться на арене колизея с дикими зверями, переросло в уверенность, когда сая начал читать нам лекции о холодном оружии, исстари применявшемся для самообороны монахами. Опытные инструктора учили нас им пользоваться. За неделю обучения я более-менее сносно овладел большими ножами – гуань-дао, 9 колец и конским секачом, которые чем-то напоминали средневековые алебарды. Игнатию полюбился трезубец с плавно закругленными боковыми лезвиями, Спокойный одинаково виртуозно владел всем арсеналом Шаолиня, включая боевые жезлы и нунчаку. А в руках такого мастера, как Железная Ладонь, даже стальной кнут превращался в бич божий.
Сая иногда рассказывал нам об истории возникновения того или иного вида боевого оружия. Так, знаменитый воспитанник шаолинской школы Зао Куань-Инь боевым посохом проложил себе дорогу к трону, основав династию Сун. В одной из жарких схваток посох переломился от удара. Чтобы не расставаться с ним, новый император скрепил его цепочкой – получился малый цеп, то есть нунчаку.
Однако на все наши вопросы, касающиеся цели обучения древнему боевому искусству, каковым является владение холодным оружием, сая отвечал уклончиво: мол, все в жизни пригодится, бесполезных знаний нет. И продолжал вести свои «мастер-классы», куда мог поступить любой желающий, в том числе и праздношатающееся «турье». В конце концов вопросы прекратились, и все слушатели переключились только на прием. Этому способствовали «показательные бои», которые изредка проводились между животными. Так, за два дня до начала состязаний мы стали свидетелями ожесточенной схватки между питбультерьером и удавом. Специально подобранная и натренированная собака-отморозок (пит с генетическим браком бросался даже на человека, который давал ему еду) сцепился с двухметровым боевым питоном и погиб в удушающих объятиях последнего, так и не расжав намертво сомкнутых челюстей. Пришлось вскрывать ему пасть с помощью набора слесарных инструментов.
Выигрыши на тотализаторе доходили до нескольких десятков тысяч долларов. Учитывая, что стоимость питбультерьера не превышает пятисот баксов, а за боевого питона на черном рынке предлагают от двух сотен «зеленых» за «погонный метр», можно было предположить, какие баснословные барыши получают за подобные шоу его организаторы.
За сутки до официально объявленной даты очередного тура состязаний животных перестали кормить; как известно, голодный зверь злее. Это послужило еще одним косвенным свидетельством того, что без них не обойдется ни один поединок. Поэтому каждый участник боев без правил мысленно готовился к встрече с хищником или пресмыкающимся, что называется, «глаза в глаза». Но одно – дело выходить на арену против человека, который не есть окончательно зверь и даже в состоянии аффекта способен остановиться и не дать убийству произойти, и совсем другое – иметь дело с бессловесной тварью, одержимой одним желанием – насытить свою утробу. Не знаю, как другие, но я откровенно трепетал перед змеями, а об ужасе, который внушают аллигаторы, вообще говорить не приходится. Накануне жеребьевки меня терзали какие-то ночные кошмары, связанные со всевозможными ползучими гадами. Мне не хотелось разделить участь Лаокоона и его сыновей, и я молил Бога лишь об одном: чтобы случай свел меня с каким-нибудь псом бойцовской породы или, на худой конец, пумой или леопардом, ведь среди обитателей вольеров были звери и пострашней: грозный рык льва, раздававшийся над монастырем после захода солнца, и рев гималайского медведя не предвещали ничего хорошего.
Даже самые веселые из нас заметно приуныли – Гарибальди перестал посещать бордельчик, круглосуточно работающий в отеле, и все реже улыбался. Сиднейский Кенгуру охладел к розыгрышам и уже не потешал публику своими экстравагантными выходками. Лишь Эрнст-киллер по-прежнему зубоскалил, отпуская комплименты какой-нибудь гадюке Русселя (по его словам, она напоминала ему нежно любимую тещу) или суке ротвейлера. Илия как-то поинтересовался причиной его неуемной веселости, на что «писатель» почти серьезно ответил:
– Самое опасное животное – человек. Вам, как мессии, это следует знать. Вспомните незабвенного Фрейда. Ближний, которого вы призываете возлюбить как себя самого, является для человека не только помощником и сексуальным объектом, но и средством удовлетворения агрессивности. Всегда остается соблазн воспользоваться его рабочей силой и имуществом без вознаграждения, изнасиловать его, унизить, причинить боль... Вы никогда не наблюдали за маленькими детьми? У них все эти инстинкты на поверхности.