Принцип высшего ведовства
Шрифт:
– Угу. Понятно.
Я покрутила на полированной столешнице рисунок. Чертовщина, иначе и не назовешь.
– Общий вид ментального поля может изменяться с течением времени, – продолжил инквизитор, – как и ведьмовской знак. Существование первого – все равно что отпечатки пальцев, второе – наглядное отражение твоих способностей. Для нас есть старинная классификация знаков, корнями уходящая во времена падения Великой Римской Империи. Светлое и Темное начала, Целитель и Убийца. Что еще более любопытно, падение от целителя до палача всегда возможно, подъем – никогда… Не каждый умеет читать ментальное поле и ведьмовские знаки,
– Господи, да как я могу управлять тем, чего не чувствую?!!
– А попробовать хочешь? – он мурлыкал, словно кот на солнцепеке, и я заподозрила неладное.
– Ну-у… не знаю… а что я для этого должна сделать?
– Для начала – спуститься со мной в подвал.
…Наверное, Эрику удавалось мной манипулировать. А как еще иначе объяснить, что я безропотно пошла вслед за ним? А пока мы шагали сквозь светлые коридоры, где струящиеся портьеры напоминали одежды эльфиек, он спокойно пояснял:
– Первый раз, когда у тебя получится направленно использовать свое ментальное поле, ты вряд ли разберешься что к чему. Но здесь главное – прочувствовать этот момент. Ощущения отпечатаются в памяти, и, вызвав их повторно, ты получишь в распоряжение собственное поле. Понятно?
– Угу, – я кивала и, честно говоря, мало что понимала.
– Если вдруг… – он приостановился, взял меня за руку, – впрочем, неважно. Постарайся просто запомнить ощущения. Предмет, который тебе придется двигать, должен приблизиться к твоему полю – или наоборот, поле приблизится к нему. А потом делай, что захочется, договорились?
– Угу, – я вздохнула и уставилась на потемневшую от времени и сырости деревянную дверь, – это что, там?
– Да, пришли.
Он несколько минут провозился со связкой ключей, выбирая нужный экземпляр. Замок скрипнул протестующее, в двери что-то металлически щелкнуло – словно мы вскрывали сейф или банковское хранилище. В лицо повеяло холодом и пылью; судя по всему, помещение не отапливалось – да и, Господи, что за глупости? Кто топит в подвалах?
Эрик нащупал выключатель, и тусклый свет единственной голой лампочки осветил полупустое помещение. Какие-то старые ящики в углу, в которых на продажу возят овощи, мятые грязные газеты. У одной стены, с крошечный вентиляционным оконцем, выставка садового инвентаря.
– Проходи, – руки Эрика мирно легли мне на талию, легонько подтолкнули вперед.
Хм. Это уже было подозрительным. Что он задумал?
Естественно, я не успела даже спросить об этом. Мгновенный разворот, толчок в грудь – и я оказалась прижатой к металлическому листу. Щелк-Щелк! И на запястьях, закинутых за голову, сомкнулись наручники.
– Что ты делаешь? – я изумленно глянула в лицо инквизитору. Увидела собственное отражение, жалкое и искривленное, в двух черных зеркалах.
Клац! И в следующее мгновение то, что я поначалу приняла за лист железа, резко приняло горизонтальное положение. Я оказалась прикованной к столу.
– Эрик?!!
Он молча пожал плечами и, не глядя в мою сторону, шагнул в угол. Защелкали скрытые переключатели, что-то зажужжало сверху…
– Эрик!!!
Извернувшись, я попыталась пнуть его ногой.
– Ну ты и сволочь… Отпусти меня! Что тебе еще… от меня нужно?
И тут он улыбнулся – но так, что у меня кровь похолодела в жилах. Боже мой, да это же самый настоящий маньяк и садист! И в его лице я умудрилась разглядеть спасителя?!!
– В средние века, – ласково сказал инквизитор, поглаживая меня пальцем по щеке (я тут же попыталась цапнуть его за руку, но не получилось, только зубами клацнула), – так вот, в средние века практиковали весьма любопытный способ казни. Приговоренного укладывали под специальный механизм… Как тебя, Лера… Который, в общем, представлял собой маятник. Остро отточенное лезвие, которое опускалось и опускалось, раскачиваясь, пока не перерезало слабую человеческую плоть.
– Скотина! – еще одна попытка пнуть Эрика, – а я-то тебе поверила! Я думала… что ты меня будешь учить!
Он не ответил. Пожал плечами.
– Я оставляю ключи от наручников, Валерия. Вот здесь. – он аккуратно положи их где-то рядом с порогом, – и я буду ждать тебя наверху. Надеюсь, что твое ментальное поле не подведет.
– Сукин сын! Да будь ты проклят!!!
Но мои вопли утонули в пустоте и тишине. Эрик ушел.
Черт, черт! Я все еще не могла поверить. Зачем он это сделал? Хотел напугать – что ж, поздравляю. Удалось. Но что дальше?
Одного взгляда наверх с лихвой хватало, чтобы сойти с ума. Там, в тусклом свете сорокаваттной лампочки, поигрывал бликами остро заточенный полумесяц. И он… начинал раскачиваться из стороны в сторону.
– Отпусти!!! – взвизгнула я, – Эрик, отпусти! Что я тебе сделала? Почему?!! Эри-и-и-ик!..
Никто не ответил. И не пришел. А маятник раскачивался все сильнее и сильнее, и чем больше становилась амплитуда, тем быстрее разматывался стальной тросик.
Я застонала и закрыла глаза. Я не могла соскользнуть со стола, на котором оказалась, руки были прикованы так, что и подвинуться влево-вправо не получалось.
– Сволочь, какая же ты сволочь, – пробормотала я.
Теперь уже безумно захотелось плакать… Но толку в слезах? Палача не разжалобить, да и не услышит он моих стенаний. Небось, уже вернулся в кабинет, или прошел в библиотеку. Какая же я дура, что поверила ему…
Поморгав, чтобы согнать непрошенные слезы, я посмотрела на стальной полумесяц. Он раскачивался из стороны в сторону, с тихим свистом рассекая воздух. Вот, значит, как мне суждено умереть? И к чему были красивые слова о том, как мы найдем настоящего убийцу? К чему было похищение моего безвольного тела из застенков инквизиции? Зачем?
На миг все же закралась надежда, что Эрик где-нибудь рядом – наблюдает, чтобы в самый последний миг остановить маятник.
– Эрик, пожалуйста, – я шмыгнула носом, – пожалуйста, не надо. Мне страшно… Ну будь ты человеком, отпусти…
Ответа не было. Следовательно, я осталась один на один со своей смертью.
О чем нужно думать в последние минуты жизни?
Сталь блестела в полуметре от моей шеи. Тик-так. Тик-так. Все ниже и ниже.
Тогда, после пыток, и в камере, я думала о родителях и Таньке – о том, как им будет горько и больно потерять меня. Сейчас, лежа на холодном железном листе, я все пыталась осознать всю глубину предательства, весь кошмар обмана.