Принцы только такое всегда говорят...

Зеркало было роскошным: овальное, высотой больше человеческого роста, в широкой бронзовой раме. По раме вился плющ, торчали листья папоротника, среди которых, если приглядеться, можно было заметить фигурки мелких демонят. В зеркале отражалась очень красивая брюнетка: длинные ресницы, локоны по плечам, тонкая талия… Женщина переложила по-другому локон, поправила мизинцем алую губную помаду и покачала головой.

– Нет, не пойдет. Не вызывает доверия.

Мазнув ладонью по поверхности стекла, она стерла молодую брюнетку. Теперь в зеркале отражалась шатенка лет тридцати пяти – короткая асимметричная стрижка, очки в тонкой золотой оправе, оливкового цвета деловой костюм. Женщина повернулась боком, посмотрела

на свое отражение и задумчиво постучала по зеркальной раме длинными розовыми ногтями. Из-под листа плюща высунул нос крохотный, размером с мизинец, бронзовый демон и спросил:

– Что желаете, хозяйка?

– Не мешай! – отмахнулась она, потом пожала плечами. – Нет, это тоже не то. Ну-ка, а если вот так…

В зеркале исчезла деловитая секретарша и появилась пожилая леди: седина, костюм цвета старой розы, шляпка. Не изменились только глаза: болотно-зеленые, под полуприкрытыми веками, они смотрели на окружающий мир без какой-либо приязни.

– Вот это и оставим, – кивнула женщина сама себе. – Хороший вариант.

Женщина отвернулась от зеркала, не заметив, как отражение в его глубине помедлило, и, вместо того, чтобы повторить в точности ее движения, показало ей в спину язык. Выйдя из комнаты, хозяйка непослушного отражения тщательно заперла дверь, зачаровала замок и повесила несколько сигнальных заклинаний. Она прошла в кабинет, села к письменному столу и, покопавшись в ящике, достала несколько скрепленных писем. Перечитала верхнее и с досадой бросила его на стол.

– Как же это все невовремя! Лаборатория в Праге потеряна, в Медиоланум мне хода нет еще лет двести. Люнденвик? Или попробовать Христианию? Или… Ха, неплохая идея. А начнем мы в Барсе.

Она нажала клавишу интеркома и сухим голосом сказала невидимому секретарю:

– Пятый, закажи мне билет на дирижабль до Барсы на начало следующей недели. Первый класс, разумеется.

Я отпустила поручни, неторопливо подошла к стоящему на палубе шезлонгу и села. Рядом немедленно возник стюард, которого я попросила принести мне стакан сока.

Мои попутчики, чужие люди, рядом с которыми мне предстояло провести ближайшие десять дней, еще толпились вдоль борта, махали руками толпе провожающих, что-то кричали. Но корабль отчалил, и полоса воды между его высоким бортом и прошлой жизнью становилась все шире. Бостон уходил в утренний туман. Мое обучение в Гарвардской школе дизайна, моя жизнь в Данстер-хаус, мой роман с Оливером Смаутом – все осталось в прошлом. Настоящее представляло собой одноместную каюту, где можно было сидеть на балконе и смотреть в океан, два чемодана с тряпками, диплом и письмо от родителей с просьбой: как можно скорее прибыть к месту их нынешней службы, в Посольство Бритвальда в Христиании, при датском королевском дворе. Без какого-либо объяснения причин спешки.

Будущее было так же туманно, как утро в порту Бостона: пока я не пойму, отчего так всполошились родители, я не смогу решить, как и где жить дальше.

Дождик, с самого утра еле-еле моросивший, сейчас разошелся не на шутку, и я решила вернуться в каюту. Обидно было бы простудиться в первый день плавания, и все время между Новым Светом и Старым провести с носовыми платками и горчичниками.

Делать в каюте мне было решительно нечего, и я положила на небольшой письменный столик чемоданчик с самым главным, что взяла с собой из прошлого в будущее.

Набор инструментов артефактора. Подарок мне к защите диплома от Чжоу Ляня, моего лучшего друга.

Я зажгла яркую лампу, надвинула бинокулярные очки и занялась почти законченным подарком для моей младшей сестры, Майи. Наш корабль должен остановиться в Люнденвикском порту на день, и я вполне успею с ней повидаться.

Пришла горничная, чтобы разобрать

мой чемодан, и я, чтобы не мешать ей, отправилась осматривать судно. Неширокий коридор, с дверями кают справа и слева, вел к лестнице на вторую палубу. Начала я с кают-компании – группы темно-зеленых кресел, удобных даже на вид, небольшие журнальные столики. В глубине – барная стойка с кофейным аппаратом, зеркалом и бутылками на полках. Я с одобрением заметила, что есть не только бездушная кофе-машина, но и ящичек с песком и набором джезвей. Значит, будет и правильный кофе. Посидев в кресле и пролистав пару журналов по дизайну, я продолжила изучение «Гордости Бритвальда». Следующая дверь вела в дамскую гостиную – розовый цвет, модные журналы, корзинки с нитками и клетки с птицами. Я представила себе, сколько перьев, зернышек, спутанных мулине и прочего мусора вывозят ежедневно уборщики, и как это все чирикает, и ретировалась. Все равно вышивать так и не научилась. А вот за следующей дверью, в библиотеке, я задержалась с удовольствием. Ничего необычного здесь на полках не было, но пару свежих романов, которые я не успела купить перед отъездом, библиотекарь за мной зарезервировал. На этой палубе оставались неосвоенными бильярдная и курительная. С бильярдом я не дружила никогда, а вот в курительную решила наведаться: вдруг там окажутся полюбившиеся мне в последнее время анатолийские сигаретки?

За все время путешествия по салонам первого класса мне не встретилось ни одного пассажира, только стюарды и горничные, да какой-то, по-видимому, случайно забредший сюда младший офицер, юный и необыкновенно хорошенький. Юноша залился румянцем и шарахнулся от меня, словно монах от поклонника Темного.

Я подумала, что, наверное, основная масса пассажиров первого класса сядет на корабль вечером в Нью-Амстердаме, а пока это все можно считать моими личными владениями! И когда в курительной от окна, за которым уже скрылся в утренней голубизне силуэт Бостона, ко мне повернулась высокая сухощавая фигура, я несколько оторопела.

Абсолютно седая женщина с дымящейся трубкой в руках приподняла бровь, ожидая от меня какого-нибудь звука. Я откашлялась и хриплым (так и хочется добавить: «преступным») голосом сказала:

– Эээээ…

«Как-то неинформативно получилось!» – подумала, совсем смутившись, и добавила:

– Доброе утро!

– Доброе утро, юная леди! – рассмеялась дама. – Не пугайтесь так, я уже много лет не ем за завтраком молоденьких девушек!

Через пятнадцать минут мы разговаривали, как давние знакомые.

Даму звали Лавиния Редфилд, и она возвращалась из деловой поездки; какие именно дела привели ее в Бостон, она не говорила, а я не спрашивала. Смесь, которой была набита ее трубка, пахла солнцем и фруктами. Заметив, что я невольно принюхиваюсь, собеседница охотно пояснила:

– Карибский табак, с островов Асунсьон. Вообще-то они его используют для сигар, но мне делают специальную, трубочную нарезку. Нравится?

– Да, такой запах… хочется растянуться в гамаке и лениться, пока солнце двигается с востока на запад.

Госпожа Редфилд рассмеялась.

– Это точно! Поэтому я курю этот табак только в периоды безделья. В Лютеции, например, я предпочитаю более энергичные сорта!

Скоро прозвонил гонг к завтраку, и мы вместе отправились в ресторан. Метрдотель в бирюзовом пиджаке и белых брюках с поклоном провел нас к круглому столу в глубине зала и сказал, обращаясь к госпоже Редфилд:

– Капитан очень просил, госпожа баронесса, чтобы вы согласились за ужином сидеть справа от него.

Я мысленно подняла брови, и даже в затылке почесала, тоже мысленно. Место за столом капитана по правую руку от него – это самое почетное место на судне, я знаю, мне брат рассказывал. Кто ж такая эта дама, что ее просят – просят! – его занять?