Принудительное влечение
Шрифт:
– Доброе утро, – отчеканила Ольга. Картинно закатила глаза, пошатнулась и стала медленно сползать на пол.
Шок Ирочки был неподдельным: они, конечно, договорились, что Ольга будет изображать неврастеничку, но не до такой же степени…
– Воды! – крикнула Ирочка и стала втаскивать родственницу в квартиру к Ухову.
Евгений Саввич, пока мало понимая происходящее, бочком заторопился на кухню. Вернулся со стаканом, наполненным водой, и наконец-то задал вполне обоснованный вопрос:
– Вы кто и что все это
– Не видите, что ли, человеку плохо… Она так спешила к вам, так хотела увидеться. Нервы не выдержали, – сокрушенно выдала Ирочка, вяло похлопывая по щекам Ольгу, уже устроившуюся на маленьком пропыленном диванчике в прихожей.
Ольга открыла глаза, с сомнением посмотрела на стакан (уж не отравленная ли там водичка?), выдохнула: «Мне уже значительно лучше», – вскочила и бросилась с объятиями на растерявшегося старика.
– Как вы?! Как вы?! До чего же я рада вас видеть!
– Спасибо, хорошо, – промямлил Ухов, старательно отцепляя Ольгу от себя. – Мы с вами знакомы?
– Вы не узнали меня? – недоумение и горечь.
– Э…
– Поливанова Ольга, а это моя сестра – Ирочка. С тех пор как приключилось несчастье, она постоянно со мной. Одна я из дома боюсь выйти.
– Какое несчастье? – Глаза Ухова округлились, а уши, казалось, заострились кверху.
Ольга посмотрела на Ирочку, жалостно всхлипнула и полезла в сумочку за носовым платком.
– Илью Петровича уби-и-и-ли, вся моя жизнь рухнула, – протянула она.
Ухов согласно кивнул – убили психоаналитика, есть такой факт.
– Значит, вы тоже к нему хаживали? – сощурился он. – Так, так…
Это «так, так» отозвалось в душе у Ирочки болезненным уколом. Что он имеет в виду? Убьет сейчас или попозже?
– Да я без него жить не могла и сейчас так страдаю, так страдаю… – обреченно махнула рукой Ольга. – Чувствую себя сиротой. Встречалась с Адой Кирилловной, тоже пациентка Ильи Петровича, может, знаете?
– Нет.
– Она скорбит, как и я. Надо нам организовать общую встречу, необходимо поддерживать друг друга.
Ухов опять кивнул, глазки хитро забегали.
– Пожалуйте в комнату, разговорчик имеется.
«Заманивает», – мелькнуло в голове у Ирочки.
Ольга охотно прошла в комнату и с любопытством огляделась. Книжные полки ломились от трудов Маркса и Энгельса. Между томов красовались толстые потрепанные тетради. Вот они – мемуары!
– За стол седайте, там светлее, – брякнул Ухов и засуетился около тумбочки. Достал из верхнего ящика блокнот на пружинах и хлопнул им по ноге:
– Вот что я имею сказать по этому поводу.
Протянул Ольге свою писанину и развалился в кресле с самодовольным видом.
«…а убивать лучше поутру. Свежо и целый день впереди – еще кучу дел переделать можно. Если наловчиться, то в день можно мочить по три-четыре человека…»
Прочитав первые попавшиеся на глаза строки, Ольга нервно кашлянула.
– Это что? – спросила она, глядя на Евгения Саввича уже с опаской.
– Мои мысли. Читайте, читайте. Навеяло после смерти Самаринского. Так себе был мужичок, но слушал меня добросовестно.
Ирочка подошла к Ольге и заглянула в блокнот. Прочитав абзац, сделала шаг назад и стала вспоминать, где ее мобильный телефон – в куртке или в сумочке, оставшейся в прихожей? Не пора ли звонить в милицию?
«Стрелять – милое дело. Пух, пух, пух – и человечек дохлый. Глазки мутные, и в них козявочки плавают – загляденье…»
«…Жертву лучше выбирать пожирнее, чтобы при падении трупа на пол раздавался смачный, ухающий звук, а в душе рождалась уверенность, будто завалил лося или медведя…»
– Ну, как слог? – поинтересовался Евгений Саввич, смущенно розовея.
– Слог хороший, – одобрила Ольга, изучив две странички, – но все же не идеальный. Слишком часто попадаются однокоренные слова, надо бы заменить синонимами.
– Так вы в этом разбираетесь? – Ухов подскочил чуть ли не до потолка и бросился к книжным полкам. Энгельс с Марксом полетели на пол, а пухлые тетрадочки ровной стопкой выросли перед девушками. – Не уйдете, пока не прочитаете, – горячо выпалил Евгений Саввич. Достал из-под кровати сломанную клюшку, вышел и плотно закрыл за собой дверь комнаты, потом забаррикадировал выход.
– Он это серьезно? – изумилась Ирочка, прислушиваясь к звукам в прихожей.
– По всей видимости – да.
– Во дает… Будем читать?
– Будем, – ответила Ольга, и это прозвучало как приговор, – сейчас мы прощупаем его внутренний мир и сделаем выводы.
Ирочка села рядом и выдернула ярко-розовую тетрадку из середины стопки.
– Может, лучше сбежим? – предложила она, уныло глядя на каракули.
– Нет, – мотнула головой Ольга.
Внутренний мир Ухова Евгения Саввича оказался жиденьким и тухлым. Читать его разбавленные вязкой патокой самолюбования мемуары было тяжко. Через двадцать минут голова от откровенного бреда распухла, и Ольга бросила это занятие.
– Козел какой-то, – хмыкнула она и направилась к шкафу.
– Ты что делать будешь? – поинтересовалась Ирочка.
– Учиню маленький обыск.
– Давай, а я еще почитаю. Очень глава занимательная, называется «Я и мои сослуживцы – мелкие сошки».
Шкаф ничем не порадовал. На полках хранились мятые бумажки, вещи, инструменты и прочая ерунда. Ольга почувствовала возрастающую злость. Ну встретилась она с Уховым, и что дальше? Надо же как-то расшевелить его, пусть выложит все, что знает. Вернувшись к столу, она еще раз перечитала «великое творение» в блокноте. Ничего между строк уловить не удалось. Бредовые мысли на тему «ах, как же хорошо убивать», не более того – никакой связи со смертью Самаринского.