Принуждение к любви
Шрифт:
– К сожалению, это и наша беда, - добавил я.
И тут позвонил Прядко. И сообщил, что Литвинова, как выяснилось, ничем не били. Он сам ударился об острый угол мраморной крышки кухонного стола, там нашли волосы и кусочки кожи… Никаких сомнений у прокуратуры в этом нет.
– А он один был?
– Скорее всего, - ответил Прядко.
– Он приехал туда уже поздно вечером. Зима, темно - никаких свидетелей.
– А отпечатки пальцев?
– Милый, там дни рождения и юбилеи отмечали. Там пальчиков - на любой вкус
– Не понял?
– Шутка это, Ледников. Так что отпечатков вагон и маленькая тележка, только что с ними делать? Куда засунуть?
– Ну и что ты предлагаешь?
– Предлагаю разделение труда. Мы еще немного покрутимся, в том числе и по установлению возможных свидетелей. А ты будешь, как белый человек, думать, размышлять… Тем более что-то у тебя там в загашнике есть, а, Валек? Кое-какие соображения? Чует мое сердце, - засмеялся Прядко.
– Да ты, куркуль, тоже темнишь. А давай махнем не глядя, как на фронте говорят?
– Да ты же обманешь, что я, тебя не знаю, - буркнул Прядко.
– Подсунешь какую-нибудь дрянь, дохлятину?
– А у тебя-то что за золото с бриллиантами?
– А у меня данные наблюдений, анализов, ответы на запросы, - похвастался Прядко, как турецкий барышник, впаривающий бедному туристу дерьмовую куртку из искусственной кожи.
– Товар хоть куда, - засмеялся я.
– Только если бы там что-то реальное было, ты бы мне не названивал…
– Ушлый ты!
– Кстати, а что твое начальство? Давит?
– По-моему, ждет указаний. Но сдается мне, несчастный случай им будет в самый раз. В общем, надумаешь что - сообщи.
Я отключил мобильник, вздохнул и потянулся. Отец меня не торопил.
– Опять ты прав, - сказал я.
– Падая, ударился об острый угол мраморного стола виском.
Отец пожал плечами:
– Поживешь с мое… Меня другое интересует. Мы можем все-таки понять, кому господин Литвинов в своей чудной конторе мешал? Кто были его враги?
– По логике - воевал он с противниками своего босса Бучмы…
– А на кой им его трогать? Чтобы на них все пальцем показывали? Слишком глупо. Вот если…
– Что?
– Если он, как говаривал товарищ Сталин, был двурушником.
– В смысле?
– Вдруг увидел, что позиции босса зашатались, и решил завести шашни с оппозицией. То есть стал играть против своих, сдавать какие-то секреты, продавать тайны. И это вдруг выяснилось.
– Каким образом?
– послушно спросил я.
Отцу явно нравилось наставлять меня на путь истинный, у него заметно улучшилось настроение, и я, как мог, помогал ему, задавая бессмысленные вопросы.
– Ну, такие вещи легко вычисляются, когда появляются сомнения. Если у них серьезная служба безопасности… Отслеживается круг допущенных к особо секретным сведениям или документам и… И если вычислили, могли и толкнуть. И хорошо толкнуть. И вообще, почерк
– Вчера. А что?
– А то, что если мы с тобой не преувеличиваем и не придумываем ничего, если общее в двух смертях есть, то… В принципе пришла ее очередь, - спокойно сказал отец.
– Так что позвони-ка ей и скажи, чтобы на всякий случай была поосторожнее. Только слишком не пугай.
– Да она и так напугана, без меня. Она девушка сообразительная.
Я взялся за телефон. Мобильник Кошкаревой не отвечал - отключен. Я позвонил по домашнему. Тоже молчание. На работе, как мне сказали, она тоже не появилась. Кстати, и вчера ее тоже не было…
Я положил трубку, доложил обстановку, и мы с отцом погрузились в задумчивое молчание.
Глава 25
Абсолюция
От: Arina
Дата: 8 января 2005 г. 16:07
Кому: lednikov@mail.ru
Тема: Объяснительная записка
25
Судебный акт, освобождающий подсудимого от наказания.
Здравствуйте, Валентин Константинович! Думаю, вы со своим аналитическим умом следователя уже догадались, кто вам пишет.
Да-да, это я, Арина Кошкарева, та самая, на которую вы смотрели, как на авантюристку и искательницу приключений крымского разлива.
В чем-то вы, вероятно, и правы, но не на сто процентов. Во мне есть и что-то иное.
У меня, кстати, о вас остались самые добрые воспоминания, и мне очень жаль, что наше знакомство оказалось столь нелепо связанным с этим ужасом…
Не знаю, что именно вы подумали о моем исчезновении из Москвы, но почему-то мне очень хочется, чтобы вы знали правду. Хотя я и отдаю себе отчет, что лучше бы мне сидеть тихо и не возникать. Но мне кажется, вам можно доверять и вы меня не сдадите.
Итак, я не в Москве. Я бежала из столицы нашей бывшей родины, потому что оказалась в положении, когда ничего нельзя ни объяснить, ни доказать. К тому же мне совершенно очевидно угрожала опасность. Причем с нескольких сторон. Что мне оставалось делать? Броситься к вам за помощью? Но чего ради вы стали бы меня защищать? У вас есть свои заботы, да и Анна Юрьевна вряд ли бы это одобрила…