Принуждение
Шрифт:
— Я хочу тебя уви…
— Я приготовлю завтрак, — и закрывает дверь со своей стороны. Вот я и упустила свой шанс, а ведь могла разоблачить незнакомца и наконец-то узнать, кто кроется по ту сторону черной материи. Слабая. Слишком слабая и наивная для этого.
Снова думаю о нем. Снова мне видится Салливан. Снова передо мной его лицо, его глаза, волосы, прикосновения. Голос, вынуждающий пойти наповоду. Он и правда похож на голос незнакомца, но все же отличия имеются. Черт! Этот странный сон вкупе с воспоминаниями вчерашнего вечера до ужаса пугают. Слишком сильно, чтобы радоваться присутствию незнакомца и проигнорировать его образ. Образ того, кто скрывается от меня даже сейчас.
В отражении на меня глядят перепуганные голубые глаза. Уже не такие яркие, как обычно вижу их перед зеркалом, но и не совсем бледные, как у Адама. Что-то среднее. И этот факт ни черта не успокаивает.
Почему мне страшно? Почему раньше мысль о том, что незнакомец и есть Адриан Салливан меня не пугала, а сейчас я дрожу, как осиновый лист в дождливую осень и боюсь выйти из помещения? Это всего лишь сон. Не кошмарный, но и не радостный. Ответ прост. Потому что чувствую себя уязвимой. Зависимой от неизвестного мне человека. Подпускаю его слишком близко к себе. К своим чувствам, к эмоциям, к сердцу. А он слишком легко поддается, будто ждал этого долгое время.
Пытаюсь освежиться под упругими струями душа, привести тело и разум в норму, однако удается это не сразу. Точнее не полностью. Не могу ни на чем сосредоточиться. Ни на предстоящей встрече с незнакомцем, ни в дорогом интерьере ванной комнаты, в которую никогда не заходила до этого, ни в мелочах в виде женского геля для душа и шампуня, которыми воспользовалась на автомате. Потому что они были такими же, какими пользуюсь сама. Даже мужские часы на тумбе возле раковины меня не смутили. Его, наверное.
— Я готова, — надеваю повязку и стучу два раза по деревянной поверхности, глубоко вдохнув воздух в легкие и спокойно выдохнув его.
Шаги слышу практически сразу же после зова. Передо мной открывается дверь, впуская прохладный после влажного помещения воздух, моей руки касается широкая ладонь и тянет меня вперед. Ступаю неуверенно, медленно, будто боюсь наткнуться на невидимый камень. Его рука успокаивающе поглаживает мою ладонь, но это почти не спасает — я все еще поглощена осадком после сна.
— Что будешь есть: омлет или панкейки? — спрашивает, когда усаживает меня на стул.
— Что будешь есть: омлет или панкейки? — спрашивает, когда усаживает меня на стул.
— Чай.
— И все?
Готова поспорить, он иронично выгибает сейчас бровь, но я загоняю ненужные мысли куда подальше. Ни к чему они.
— Пока да.
— Тогда держи, — слышу, как кружку наполняют чаем и двигают ко мне, после чего теплые пальцы снова касаются моих и дают нащупать посудину. Теплую. Согревающую. Физически, но не морально. — Справа от тебя лежат панкейки на тот случай, если проголодаешься.
— Ты случайно не пытаешься меня отравить?
Как иронично. Второй день подряд из меня прет это дурацкое чувство вседозволенности. Начинаю забывать, зачем я здесь и что от меня хотят, но в голову почему-то лезут предупреждения Эндрю. Самые первые, когда он говорил о расчленении по завершении контракта.
На кухне внезапно раздается громкий мужской смех, вызывающий непроизвольные мурашки. Только от чего именно: от страха или от…?
— Нам еще несколько недель работать вместе, так что рано тебя травить, — с придыханием отвечает мужчина. Наверное, впервые слышу столь довольные нотки в его голосе. Не строгие, не стальные, но такие же хриплые.
— Я думала, что ты убьешь меня, как только перестану удовлетворять твои потребности.
— Если не прекратишь разговаривать таким тоном, возможно, применю твои слова на деле.
В этот момент чуть ли не давлюсь чаем. Эй! Ты обещал, что со мной все будет хорошо! Не надо тут воплощать свои тайные желания по моему уничтожению в явь! Нет!
Не выдержу больше этого эмоционального напряжения. Этой неизвестности. Запретности. Чувствую себя запертой внутри себя, уязвимой, чересчур напряженной. После сна или от текущей ситуации в целом? Не знаю. Однако с губ быстро и неосознанно срывается вопрос:
— Как ты нашел меня? В самый первый раз?
— На сайте, я уже говорил, — отвечает спокойно, но я ощущаю нотки легкого напряжения в низких частотах его голоса.
— Почему ты так много знаешь обо мне? Кто ты такой? Ты не просто прохожий, так?
— Мы уже несколько недель спим, конечно, не просто прохожий.
Почему он так спокоен? Какого хрена? Почему я в это время напряжена?
— Скажи, кто ты! Скажи немедленно! — вскакиваю со своего места, упираясь о стол руками.
— Успокойся, — сталь его голоса заставляет замереть на месте. — Прекрати истерику и завтракай.
— Не могу я спокойно завтракать! Не могу!
Боже… За что мне это? Когда наши отношения закончатся? Когда я смогу освободиться от этого дурацкого напряжения? Когда вздохну спокойно? Полной грудью, не чувствуя преград…
Когда?
Не понимаю, в какой момент повязка на глазах начинает намокать, в какой момент грудь сдавливают спазмы, и когда тело охватывает тепло. Не вынужденное, а теплое. Настолько ощутимое, что мне хочется прижаться в ответ к живой батарее, поглаживающей меня по голове большой ладонью.
Мы молчим. Не говорим друг другу ни слова. Это и не требуется — я успокаиваюсь в его сильных руках. Быстро как-то. Его объятья действуют на меня как-то странно. Умиротворяюще, что ли. Не пытаюсь даже вникнуть в происходящее, в то, что лапы монстра способны утешить и превратиться из тирана в близкого человека. По-настоящему близкого. Что-то похожее я ощущала только с одним человеком. С бывшим.
— Я навел справки. Мне интересно, с кем имею дело, — отвечает после затяжного молчания.
— То есть ты знаешь мое настоящее имя?