Приоткрытое окно
Шрифт:
А вот когда друг друга находят доды – один сплошной прикол.
Вы в этом сами скоро убедитесь, если будете внимательно читать эту книгу…
Люблю разговаривать с людьми на улице, в магазине, спрашивать совета, сочувственно кивать головой. Меня за это всегда ругают близкие, им, видно, стыдно за мою неожиданную словоохотливость. Ни к чему не обязывающая болтовня порой бывает весьма интересна. Некоторые темы оседают в мозгах и потом еще какое-то время там пульсируют. А вот с гостями, старыми друзьями, родственниками непросто. Лучше молчать.
После последнего прихода гостей я вообще ничего не могла вспомнить… Да и что вспоминать? Кто был? Нет, не была пьяна, я вообще была за рулем.
Научилась все-таки с годами (хвала психологам) выстраивать блоки и защиты… Но чтобы вообще гостей
Дом
Дом – угловой. Фотографирую названия улиц, чтобы уже не забыть никогда. В три, четыре года названия не волновали, мир воспринимался не в перспективе, планах и разрезах, а в крупных деталях. Дерево, двери, балкон, крыша. А что там за забором? Какая разница. Если мама с подругой скрылись за этим забором, то главное, чтобы они вернулись поскорее. Обхожу дом со стороны другой улицы, вижу дыру в заборе. Разумеется, в Германии так не делают, но я лезу в сад. Раньше сад казался мне огромным. Слезы покатились рекой. Ничего не изменилось. Четко вспомнила яблоню. Огромный камень-валун… Бегу, царапая о траву руки и ноги, вглубь к дому. Наши ступеньки. Все заросло. Видны очертания волейбольной площадки. Оказывается, камень-валун закрывал вход в немецкий блиндаж. Мы, дети, тогда нашли там гильзы, патроны, ложки и человеческие кости. Потом приходили полицейские, саперы работали. Жалко, все закрыто. Потягиваюсь, смотрю в окно. Пыль. Паутина. Мы жили на втором этаже. Вон там кухня, спальня, детская. Заросшее крыльцо, тропинка и калитка, в которую уходила мама, а я смотрела на нее из окна. Мне повезло, что сегодня дом заброшен. Дом хранит для меня мое, святое, каждый камушек.
Мне взрослой часто снился сон. Я в своей детской кроватке, не спится. Дверь в гостиную открыта, там свет… Смеются мама, ее подруга и папа. Но мне страшно. Если буду плакать, отругают. Родители не поймут, отчего мне страшно. Напротив, кроватки – камин, там бегают чьи-то глаза, то выше, то ниже… Я прячусь под одеяло, жду. Выглядываю, глаза опять бегают. Они не злые, но жутковато. Дом старый, видимо, это существа из прошлого. Я и сейчас верю, они там были, со взрослыми не общались, приходили только к детям. Утром мама оставляла меня с няней. Она уходила в город по делам, иногда с подругой погулять. Сон или явь? Няня заработалась, ко мне в окно лезет нечто страшное. Кричу, бегу к подоконнику, вижу, что мама с подругой еще не ушли. Выскакиваю на балкончик, кричу, но меня не видят и не слышат. А чудище тащит на крышу, я – падаю – расту – просыпаюсь. Ничего не изменилось. Вот она, крыша, вот оторванная черепица, из-за нее я падала во сне. Вот калитка, где стояла мама и не слышала меня. Сажусь на ступеньку крыльца, поросшего бурьяном. Это было давно, кажется – вчера. Помню все до мелочей. Пахнет булочкой, кофе… Помню. После ужина, когда поет соловей, все пьют чай с яблочным вареньем, летают мошки вокруг абажура…
В детстве мне казалось, что все размеренно. Мама, папа, дом, завтраки, обеды, ужины. Каникулы, выходные и праздники… Время не летит… Послеобеденный сон в детстве – крепкий. Вечность – до обеда, вечность – после дневного сна. Вечность – в вечерние часы. Вечность – когда ты в ночной рубашечке, а мама рядом в постели читает книгу. Сначала – тебе страничку, а потом свое… И ты засыпаешь с привкусом спокойствия и счастья.
Просыпаюсь в тревоге, понимаю, что уже не засну до утра. День кончится, так и не начавшись, не будет никаких запахов, а соловьи устали петь, так и не спев этой весной. Чай не пьют… Некогда. Яблоки-дички, засиженные мухами, не станут вареньем, потому что нет мамы. Нет абажура, круглого стола, хрустящей булки с маслом. Нестерпимо одиноко, проблемно. Хочется, чтобы заботились, чтобы не было телефонов, телевизоров, Интернета. Мама, вернись!
Огромный подоконник.На нем девочка стоит.Девочка-ребенок еще верит в чудо.«Видишь, там салют?» —Мама говорит.Ночь. Дитя не спит.Тихо наблюдаю.Жизнь листаю.Телефон молчит.Дед Мороз, игрушки,Марципан, ватрушки, —Девочка запомнит.В сердце сохранит.Беру корзинку и нож, бодро шагая по тропинке – в лес. Есть! Прожаренная за лето земля, пропитанная теплым дождем, дает небывалый грибной урожай. Белые, подосиновики. Мчусь обратно показывать трофей родным. С раннего утра – и столько удовольствий.
К обеду готовим плов на улице. Казан, огонь, ароматная баранина, сладкая морковь, рассыпчатый рис. Дрема после обеда. Корабли плывут по Волге. Вечереет… Корабли, как многоэтажные светящиеся дома, врываются в темноту и исчезают в никуда. Красиво. Тишина. Редкие баржи, огоньки. Свет и снова темнота. День и ночь. Дождь, льет дождь. Слышно, как капли стекают с крыши, бьют по откосам вокруг дома. Вдоль тропинок, ведущих к реке, мы установили фонарики, они, как звездочки на южном небе, светят ночным кораблям. Наверное, люди больших кораблей видят эти звездочки-фонарики и благодарны мне. Темные берега, леса, и, вдруг, неожиданно, звездочки…
Велика Волга.
Хорошо и светло становится, когда успокаиваюсь одна в своей комнате. Никаких технических шумов, человеческого гула. Открыто окно. Не холодно, кажется, наконец пришла настоящая весна, хотя снег тает медленно. Проснулись мухи, вчера видела комара. Сегодня первый раз перед закатом слышала пение птиц. Капель даже ночью – значит, наступил устойчивый «плюс». Вдалеке, за лесом, иногда – шум поезда. Рыжий кот обнаглел, требует одну пачку Вискаса за другой. Выгнала его гулять, пусть начинает ловить мышей. Сегодня тревоги нет.
Сегодня, наверное, первый теплый выходной этого года. Даже трудно понять: это запоздалая весна или уже лето. Люди в сапогах и пальто вчера еще смешными не казались, а сегодня это так нелепо… За секунды появились яркие краски… Открытые топы, туфли, исчезли шапки… Но людей слишком много, слишком долго ждали все тепла. Я оказалась не готова к такому потоку на улицах. Гул заполнил всю голову. А лица людей всего лишь в метре от меня стали искажаться в странные гримасы из Королевства кривых зеркал. Скорее всего, люди улыбались, шумели и кричали от нормального весеннего возбуждения.
Чужая любовь – потемки
Я и Ты
Сначала я так и думала, просто мне казалось – это я, реальная! А это он – неожиданно возникший, самый желаемый и нежный, загадочный, еще не понятый, но уже с появлением первых стихов уходящий… Это как магия: есть любовь, причиняющая нестерпимую боль, но нет стихов. Появляются стихи, уходит боль, ты исчезаешь в ином пространстве страниц…
Ты и я – это гораздо больше, чем просто мы… Возможно, это те двое, что идут навстречу, обнявшись, по другой стороне улицы, и их путь так не похож на наш. Они пройдут мимо, не разжимая рук. Возможно, это старик и старушка. Не обращая внимания на московскую грязь, выползают на солнышко посидеть плечо к плечу все на те же Чистые или Патриаршие пруды и улыбаются своими морщинистыми лицами всем влюбленным на свете. Или это те, не чужие мне, дети, которым давно уже кажется, что про любовь уж им-то известно все, и лучше, чем мне. Эти дети уверены: они взрослее взрослых и мудрее мудрых. В силу каких-то законов получилось, что моя любовь и мой «ты» оказались близкими и понятными разным людям вокруг.
Джейн лежала на горячем песке, легкая набегающая волна ласкала нереальной теплотой. Вокруг ни души… Глаза закрывались от палящего солнца, но от чрезмерного любопытства иногда подсматривали за течением жизни вокруг. Цветные рыбки пытаются откусить палец, так щекотно. Маленький прозрачный крабик (морской паучок), подумав, что он один на берегу, отважно вышел на охоту, короткими перебежками продвигается от кромки воды в сторону тропических зарослей.