Припять – Москва. Тебя здесь не ждут, сталкер!
Шрифт:
Но там, впереди, ощущалось нечто иное. Не схожее ни с Зоной, ни с Москвой, но тоже огромное, суровое и могущественное. Там были древние, намоленные поколениями православных верующих места, немного разъеденные и ослабленные сомнениями слабых людей XX–XXI веков, но до сих пор мощные в своей цельности. И по-древнему безжалостные к чужакам. И где-то почти в центре этого налитого тяжелой и чужой силой пространства трепыхался слабый, ничтожный клочок Зоны, умирал вместе с человеком, частью которого был.
«Эх, не надо бы мне туда, – подумал сталкер. – Вот уж где мне точно будут не рады, и не просто не рады. Хотя я вроде бы крещеный, бабушка настояла. Пусть
Хотя понимал, что скорее всего не примут, что одного нательного крестика мало, да и не было на себе у него этого крестика, потерялся где-то в прежней жизни. В той, которая была еще до Зоны. Не нужен был крестик там, в Зоне Отчуждения. Многие на него уповали, да никому он не помог, взять тех же «Апостолов», гнездилась в Ржавом Лесу такая не то банда, не то секта, все в крестах да в молитвах, некоторые даже вериги носили – и что? Сгинули в Кислом Логе, только кресты от них и остались, так и зовут это место – Крестовая поляна. И не ходит туда почти никто, потому что ничего там нет, кроме крестов. Так и лежат двенадцать крестиков в ряд, и взять хоть один никому даже в голову не приходит. Потому что нательные крестики – это не хабар, хотя кто их знает, какие теперь у них свойства… Может быть, им цена теперь мильон. И все равно никто не трогает.
А ведь тяжко стало. Чем ближе к Сергиеву Посаду, чем дальше от Москвы – тем тяжелее. Словно гул какой-то в голове, как будто колокол когда-то давным-давно ударил, всего-то раз и ударил, да все не кончается литой колокольный гул, и дышать этим гулом ему, существу Зоны, все труднее и труднее. Не место здесь выходцам из Зоны, другая здесь сила и власть, но дышать еще можно, хотя скорость сталкер на всякий случай сбросил и теперь еле плелся мимо затихшего вечером базара. Мимо старых домов, казавшихся неуклюжими и вычурными, а на самом деле обычных для российской провинции, мимо смотровой площадки, вокруг которой никелированными тараканами ерзали здоровенные холеные мотоциклы. Байкеры? Зоны здесь почти не чувствовалось, а вот Москва сюда доставала, значит, сюда можно было пробраться и ему, урожденному москвичу, хотя и с трудом. Впрочем, Москва доставала повсюду, но, несмотря на это, вон туда, в тот кокон чужой силы и веры, что находился впереди и слева, – туда, под вознесенные над Лаврой купола, сталкеру дороги не было. Да и не надо было. Его цель располагалась гораздо ближе, и место это, пусть и с претензией на духовность, было все-таки мирское.
«Интересно, кого это из наших сюда занесло?» – подумал Берет.
В том, что рядом мучается и, может быть, умирает кто-то из Зоны, свой же брат-сталкер, да, скорее всего сталкер, он уже не сомневался. И то, что, возможно, этого сталкера придется убить, не делало его чужим Берету. И от понимания этого становилось еще паскуднее.
Наконец показалось основательное трехэтажное строение, служившее некогда трапезной и местом ночлега для многочисленных паломников, а теперь, в угоду новому времени, перестроенное в гостиницу. Только вместо паломников нынче здесь селились туристы, впрочем, и истинные паломники попадались, хотя для них, наверное, было дороговато. Да и ни к чему паломнику всяческий монастырский антураж с евроремонтом, не за этим он сюда шел…
Объект находился где-то там, в этом доме. И еще Берет неожиданно понял, что отчаянно мечущееся существо из Зоны – женщина.
Фасад тяжелого каменного здания, какого-то очень приземленного, был подсвечен фонарями в кованых, под старину, переплетах. Гостиница так и называлась «Старая монастырская гостиница», и сейчас она была оцеплена вооруженными, крепкими, одетыми в черное людьми. Стати у монахов были спецназовские, да и все остальное тоже – и вооружение, и повадка. По всему видно было, что суровые иноки знали, что делали, да и не впервой им было, судя по всему, с оружием в оцеплении стоять. О монастырском спецназе Берет до сих пор не слышал и даже не предполагал, что такой существует. Оказывается, существует.
Сталкер припарковался в переулке в паре сотен метров от гостиницы, подумал, оставил дробовик в машине и неторопливо пошел к парадному. На подходе дорогу ему заступил здоровенный инок с автоматическим гранатометом на пузе. РГ-1, определил Берет. Серьезная машина. Впрочем, знаменитое монастырское пузо у инока как таковое отсутствовало, весь он был стремительный и мощный, как танк на адаптивной подвеске, и двигался упруго, словно сдерживаясь, чтобы не подпрыгнуть.
– Нельзя туда, – неожиданно мягко рокотнул инок. – Там одержимая. Нельзя.
– Там… – начал было Берет, потом неожиданно нашелся и выпалил: – Там у меня жена!
И почему-то застыдился нечаянно ловкой лжи.
– Ждем архимандрита, – сочувственно прогудел инок, – а его с утра в Москву вызвали. И никак он оттуда не выберется, не отпускают миряне. А кроме него, никто обряда экзорцизма не знает.
Помолчал и добавил:
– Как же ты, солдат, жену-то не уберег?
– Может, я ее заберу? – спросил Берет, зная, что просить бесполезно, ну а вдруг?
– Не заберешь, – твердо сказал инок. – Она уже двоих наших порвала, хорошо хоть не насмерть. А там еще постояльцы в соседнем номере с детьми, прыгать боятся, хотя тут и не высоко, и пройти мимо ее номера тоже не могут. Она сейчас не человек, понимаешь, солдат? И вот это, – он похлопал по пузатому магазину с торчащими головками гранат, – применить нельзя, разнесет весь этаж, а там еще и дети…
– И все-таки… – Берет помялся, причем получилось у него это совершенно натурально, словно он и сам поверил, что жена… а может, и поверил. – Я хоть отвлеку, не чужие же мы, понимаешь? А вы тем временем детишек выведите.
Инок подумал немного, потом отошел в сторонку и принялся с кем-то разговаривать по рации.
– Сходи попробуй, начальство дозволило, – угрюмо сообщил он, вернувшись. Потом недовольно добавил: – Начальству лишь бы решить проблему, а как – все равно. Архимандрита вон по ерунде в столицу вызвали и не отпускают, как же, большие люди на совет позвали, можно сказать, очень большие… Да только Бог-то – он больше. И Враг тоже… Я бы тебя не пропустил, солдат, потому что погибнешь стопудово. Но пока она тебя рвать будет, мы, глядишь, людей через окно вытащить успеем. Так что продержись, браток, хоть несколько минут. С Богом. И вот возьми-ка. Хотя стрелять в нее бесполезно, уходит она от пуль, но все-таки.
И перекрестил размашисто, от души. Сначала «стечкин», потом сталкера.
Берет. Сергиев Посад. Я знала, что ты найдешься, сталкер!
Отсюда бежали. Это было заметно, хотя явных следов бегства видно не было, так – мелочи, раздавленный коммуникатор, почему-то битые бутылки, опрокинутые кресла возле стойки администратора, чья-то раскрытая косметичка… Выше, на лестнице, виднелись следы крови. И пуль. Стреляли снизу, из вестибюля, стреляли щедро, но умело, отсекая огнем людей от опасности. Так что следы все-таки были, страх всегда оставляет следы.