Припять – Москва. Тебя здесь не ждут, сталкер!
Шрифт:
Дельтаплан беззвучной тенью скользнул над темным подлеском и приземлился неподалеку от затянутого маскировочной сетью ангара.
База контрабандистов была расположена прямо на технической территории воинской части, армейское начальство имело свою долю в доходах от продажи артефактов – так что почему бы и нет? Почему бы и не приютить полезных человечков? Уж лучше крышевать нелегальных летунов, чем оптом и в розницу торговать оружием и амуницией. Впрочем, оружием и амуницией тоже приторговывали, и оптом, и в розницу – как придется. А куда деваться? На армию реформы накатываются одна за другой, словно цунами на острова Курильской гряды, и удержишься ты на своем месте или смоет тебя к чертям собачьим – тайна сия великая есть! А жить военному человеку и после отставки надо, вот и приходится крутить любовь со всякими сомнительными структурами.
Когда-то майор Репрингер был тем самым удачливым теленком, который двух маток сосет. Как мог он служил отечеству, не то чтобы очень рьяно, но в общем-то честно. Только вот с некоторых пор стал майор сильно сомневаться в его, отечества, хорошем к себе отношении. Потому что в последнее время отечество приобрело странное обыкновение быть утомительно и непостижимо многоликим. Как известно, воплощением отечества для правильного нижнего чина является его непосредственное начальство, так вот это самое начальство начисто опровергало журналистские бредни о дерьмовой демографической ситуации в стране. Поскольку множило свои звездастые ряды просто пугающими темпами. В конце концов майор, как человек, близкий ко всяким чудесам Зоны, в глубине души начал считать начальников некими бурно почкующимися мутантами, приходящими в относительно мирное предзонье из Большого Мира, который на проверку оказался такой же зоной, если еще и не хуже. Майору было, в сущности, глубоко наплевать на то, что начальство размножается со страшной силой, как и на то, каким способом оно это делает. Беспокоило его прежде всего, что каждой начальственной фигуре следовало дать. И, к великому сожалению майора, не в морду, а на лапу. Конечно, с начальством следовало делиться, это было правильно, но раньше никто не предполагал за начальниками таких способностей к роению. Полагалось делиться по инстанции, вроде как рапорт направлять от низшего к вышестоящему. Но теперь по инстанции не получалось, потому что каждый большой или малый прыщ считал себя непосредственным начальником именно его, майора Репрингера, и каждый, соответственно, требовал свою долю. Потому что майор контролировал потоки. Целых два. Поток хабара из Зоны и поток оружия в Зону. И каждый мало-мальски уважающий себя начальник норовил к каждому из этих потоков припасть своей раскатанной и воспаленной губенкой. А у нас, как известно, что ни поп – то батька!
– Вернулась, – сказал майор, выходя из ангара. Видно, ждал. Остановился, почуяв неладное. – Слушай, девонька, что-то ты сегодня на себя не похожа. Случилось что-то или как?
– Движок сдох, – коротко бросила Ночка. – Хабар сбросила, маячок работает, отметка на ПДА четкая. Отремонтируюсь – слетаю…
И вдруг сорвалась.
– И все, хватит с меня! Слышишь, майор, хватит! Слышите вы все, гады, хватит с меня! Не хочу больше, подавитесь вашим сраным хабаром, баблом вашим, уроды…
И нет, не заплакала, не таковская была она, ведьма чернобыльская, чтобы заплакать, только задышала зло и рвано, но майор понял, струхнул и засуетился, побежал за коньяком, наплескал стакан и себе тоже – от нервов, лопотал что-то ласковое и ненужное, да только плохо получалось у майора. Забыл он, как надо успокаивать женщин, напрочь забыл. Да и не утешение нужно было Ночке. Мотор ей нужен был. Мотор взамен сгоревшего, а его-то как раз у майора и не было. И ждать, пока с Большой Земли привезут двухкиловаттный «Максон», придется месяц, а то и все два. А за это время много чего может случиться. Хабар приберут, да и черт бы с ним, с хабаром-то, хотя расплачиваться за него придется ох как долго, но не в хабаре дело… А вот тот сталкер – он не дождется. Ему скорее всего уже все равно, его уже нет, он разбился, а если и не разбился – все равно в Зоне после такого долго не живут. Только вот нутро бабье, жалостливое и вечное, что, оказывается, жило в верченной Зоной контрабандистке, в это не верило и все повторяло и повторяло: «Потерпи, миленький, потерпи, я скоро… Потерпи…»
Ночка. Предзонье. Не возвращайся, если не уверен [11]
В части все, кому надо и не надо, знали про контрабанду, многие от нее кормились, кто-то брезгливо морщился, кто-то завидовал, но большинству было наплевать. Рядовые тянули лямку, терпели и ждали дембеля, хотя, становясь дедами и матерея, конечно, тоже шустрили как могли. Все-таки здорово вернуться домой не только с дембельским альбомом и аксельбантом во все плечо, а еще и с какой-нибудь цацкой «оттуда». И прикольно, и уважуха тебе на всю рожу. Цацку, по слухам, можно было загнать за хорошие бабки, если, конечно, знать кому. А если загнать не получится, то хотя бы всласть повыпендриваться перед друзьями и подругами, типа, вот какая у меня есть цацка! Прямо оттуда! А чё она делает? А это артефакт такой, называется «вечный стояк». Не верите? Пойдемте со мной, девчонки, продемонстрирую в действии. И «делай раз, делай два, делай три…». В общем, во всех отношениях полезная цацка!
11
Любимая песенка Рэдрика Шухарта.
А потом, когда служба в предзонье почти забылась, когда полезная цацка успокоилась, забытая на дальней полке в гараже между банок с тормозной жидкостью и пустых бутылок из-под водки, остепенившийся дембель обнаруживает, что с его организмом что-то неладно. И уж какое там «раз, два, три». На «раз» и то не хватает этого организма, а еще видится что-то не так, и слышится тоже не то, в головах круженье, в ногах дрожанье, в общем – трубец полный. И через месяц-другой шепчут неизменные и бессмертные похоронные старушки – такой молодой еще… а бают, он на зоне был… Да не на зоне, а в Зоне… Уродов тамошних стерег… Вот и достерегся. Герой! Двое детишек осталось… Беда, беда… Знать, прогневил…
А детишки ничего, живут детишки, растут-подрастают без отца, и неведомо им, что Зона их еще до рождения пометила, а Зона – она строже военкомата, пришлет повесточку – не откосишь, не спрячешься.
Хотя, конечно, бывает, что цацка действительно невредная, хотя наперед никто этого знать не может. Салаги – они же не сталкеры, в артефактах не рубят, Зоне не обучены, так, зелень сопливая, только и знает – пожрать да бояться. А спросите, кто для дедов из Зоны цацки таскает? Правильно, салаги и таскают, конечно, кто же еще? Далеко в глубь Зоны, само собой, не забираются, так, по краешку щиплют, но и на краешке случается кое-что найти. «Слезку», там, или «канитель». Дедам ведь что надо? Лишь бы поярче да поблескучее. Хоть и деды они, а на самом деле тоже дети, а что жестокие – так все дети такие, милосердие – оно свойственно только перебродившим душам. Конечно, бывает, гибнут салабоны, да только Зона – сука щедрая, она все списывает. И начальство ей в том всемерно помогает. Командиры ведь тоже в деле и тоже свой привар имеют, а чужая смерть – она в армии не в счет. Да и не только в армии, честно говоря. Тем более что в бумагах пишется «…при выполнении боевого задания…». А те, кто возвращается, везунчики, со временем сами становятся дедами, и все повторяется.
И все они, вернувшиеся, отслужившие, рассеявшиеся по своим градам и весям, несут в себе отметку Зоны. Что-то вроде мобилизационного удостоверения. И до поры до времени знать об этом не знают.
Но основная контрабанда идет, конечно, из самой Зоны. Через торговцев, скупающих хабар у сталкеров, через главарей братвы, через командиров группировок. Непричастных нет, разве что «долговцы», да и те вон как упакованы, а оружие и снаряга – они денег стоят. А деньги в Зоне только от самой Зоны, больше неоткуда.
А самые ценные артефакты на Большую Землю возят специальные курьеры, такие, как Ночка. И не дай бог такого курьера тронуть или обидеть, ПМки ржавой тогда твоя жизнь стоить не будет.
Кардан срочную отслужил еще в пятнадцатом. В Зону по молодости ходил раз десять – деды гоняли, уходил и возвращался почти всегда с хабаром, то «шипучку» притащит, то «шуршавчика». А уж «блесток» для дембельских погон перетаскал – не сосчитать. И когда у самого Кардана служба покатилась к дембелю, продолжал ходить, словно тянуло его туда. А может, и в самом деле тянуло. Может, именно потому, что тянуло, и остался сержант Карданов на сверхсрочную. Вот только за хабаром больше не ходил, и не потому, что с возрастом сильно поумнел, а потому, что крутануло его разок в дохлой «карусельке», слава богу, обошлось без тяжелых последствий, так, слегка покарябало да ребра прижало, но Кардан свою меру понял раз и навсегда. Меру надо знать не только в выпивке, а и в таких вещах тоже, тогда и проживешь подольше – это Кардан усвоил накрепко.
Помаленьку врастая в дело, подменив, где можно, майора, чему тот был только рад, Кардан через годик уже фактически рулил перевалочным пунктом на территории части. Пусть считалось, что эти дела находятся в ведении майора Репрингера, но все знали – без Кардана майор и шагу не ступит.
Организовать выезд в предзонник для столичных генералов, по кабанам-мутантам пострелять из пулемета, а то и вовсе по сталкерам, коли душа генеральская взыграет или что там у них вместо души? Кардан организует. Отремонтировать гикнувшуюся в Зоне технику – тоже Кардан. А если отремонтировать, так и списать сам бог велел, да так, чтобы все пристойно выглядело и, как говорится, ни одна муха говна не учуяла. Списать, а потом, само собой, толкнуть «туда», ну и «оттуда» получить не барахло какое, потому что с торгашами да сталкерами ухо требуется держать востро. Кто умеет? Кардан, конечно!