Припять – Москва. Тебя здесь не ждут, сталкер!
Шрифт:
Но что-то в этой худенькой провинциалке все-таки было, какая-то простая и странная сила, что ли. И руки у нее были сильные, кисти крупные, но не изуродованные дурной работой, правильные руки. И лицо, обветренное, скуластое, с заметными конопушками вокруг носа, но твердое и даже жесткое. Нездешнее лицо, с таким лицом в секретаршах или продавщицах делать нечего, на панели тоже. У шлюх, пусть даже начинающих, лица всегда словно бы чуть-чуть размазаны, а у этой лицо четкое, словно рассекающее воздух, косметика на такие лица ложится плохо, да и не пользуется деваха косметикой.
Надо же, косметикой не пользуется, а еще в Москву приехала!
Но клиентов все равно
– Откуда приехала-то?
– Из Чернобыля, – неожиданно для себя честно призналась Ночка. И добавила, чтобы не подумалось чего-нибудь: – По контракту работала.
– Медсестра? – смягчаясь, констатировала тетка. – Или связистка? Понятно. Отведала Зоны, а теперь, значит, Москву решила на зуб попробовать? Ладно, девочка, повезло тебе, ведь у меня сын в сталкеры ушел, вот уже три года прошло. И ни слуху ни духу. Непутевый он был, сын-то… Даже не знаю, жив ли еще.
Пожевала вялыми, неровно накрашенными губами и осторожно спросила:
– Скажи, а страшно там, в Зоне? Хотя ты, наверное, в самой Зоне-то и не бывала… Но все равно рядышком-то была. Страшно?
Ночка подумала и честно сказала:
– Иногда не страшно, иногда страшно. Когда как. Только ведь привыкаешь, хотя совсем привыкнуть нельзя. Кто вовремя не понимает – тот конченый человек. Не любит Зона-матушка ни трусов, ни наглецов.
– Это точно, – согласилась тетка, – ведь человек такая скотина, что ко всему привыкает. А привыкнув – наглеет. К войне привыкает, к Зоне привыкает, к Москве привыкает – к чему угодно. Где кошка сдохнет, там человек выживет, да еще и насерить умудрится. Господи, что же это люди с собой сделали! Ни одна тварь такого с собой не сделала, как человек! Ладно, милая. У меня жить тебе, конечно, не годится, не того ты поля ягодка, терпкая больно. А вот у моей сестры комната найдется. Только, чур, без регистрации, а то за регистрацию государство денежку требует, мало ему денег, нашему государству, хоть бы поскорее обожралось и лопнуло! Вот тебе телефон, позвони, скажи, от Марьи Алексеевны. Марья Алексеевна – это я и есть. А сестрицу мою зовут Александ-ра Алексеевна. Прямо сейчас и звони, а то куда ты пойдешь с баулами-то?
– Спасибо, – сказала Ночка, – а телефонная будка где, вы не подскажете?
– У тебя что, мобильника нет? – изумленно вытаращилась тетка. Похоже, факт отсутствия мобильного телефона у современной молодой девушки потряс ее гораздо больше, чем известие о том, что эта девушка из Чернобыля. – Надо же, из какой глухомани вычесалась! Мобильника нет! Поди да купи. Есть на что? Да чего я спрашиваю, раз комнату хочешь снять, стало быть, есть. Вот за углом «Связной», в Москве без мобильника делать нечего. Здесь у каждого бомжа мобильник, а то и смартфон. Вживую почти никто и не разговаривает, все по телефону.
«До чего же странный все-таки город Москва, – подумала Ночка, заходя в салон связи. – В Зоне, понятно, без ПДА никуда, но это же Зона! А здесь-то почему?»
Сначала она выбрала недорогую «Нокию» в корпусе черного цвета, не без труда отбившись от попыток ушлого продавца всучить ей навороченный «Самсунг» в сиреневом корпусе и со стразиками. Потом подумала и все-таки взяла «Самсунг», но без стразиков, конечно. Блескучки ей были ни к чему, а вот навигатор мог пригодиться. Кроме того, «Самсунг» чем-то напоминал привычный ПДА, только ПДА питался от вечных батареек, а смартфон следовало время от времени подзаряжать.
Выйдя из салона, она увидела неподалеку вывеску «Макдоналдса». Есть хотелось давно, и она зашла.
У стойки она растерялась, названия, которыми как горохом сыпала восточного вида девочка за стойкой, были ей непривычны, все, кроме, пожалуй, пепси-колы, что такое пепси-кола, она знала, у них в городе ею запивали паленую водку. А вот «Биг-Мак», «Чизбургер», «Биг-Тейсти», «Роял чизбургер» хотя и были на слуху, но все равно звучали странно. Такие названия были достойны каких-нибудь боевых кораблей, авианосцев или звездолетов, но никак не бутербродов, пусть многоэтажных и приправленных кетчупом.
– Обычный обед, – попросила Ночка. И получила булку с вялой теплой котлетой и стакан коричневого напитка.
Перекусив, она снова вышла в московскую духоту и вдруг осознала, что смысла большинства вывесок и рекламных щитов просто не понимает. Москва упорно не желала разговаривать с ней по-русски. У этого города словно бы образовался свой язык, неестественный, выморочный, чужой.
«Покупайте землю, Бог ее больше не производит», – написано было на громадном, распяленном над пешеходным переходом щите, и от этой фразы девушке внезапно стало жутко. Богу, который больше не производит ни земли, ни воды, скорее всего нет дела и до людей. А может быть, он и вовсе умер, Бог? И люди наперебой, отталкивая друг друга и топча упавших, бросились делить Божье наследство? В Зоне тоже не было Бога, но все, начиная от вольного сталкера и кончая последним бандюком, знали, что где-то он есть.
«Одну Зону сменяешь на другую», – вспомнила она слова майора и вздохнула.
«Привыкну, – подумала она, – как-нибудь привыкну. В крайнем случае вернусь в предзонье».
И внезапно отчетливо поняла, что в предзонье ей больше не вернуться. Теперь ее Зона здесь.
И Зона, та, которая внутри нее, шевельнулась, напоминая о себе. Маленький клочок Зоны Отчуждения, симбионт, почувствовал людей вокруг. Много людей. Большинство из них были измененными, даже, скорее, изуродованными, но не Зоной, а чем-то другим, гораздо менее могущественным и честным, чем Зона Отчуждения. Лишь некоторые оставались чисты. У Зоны внутри Ночки не было разума, зато были инстинкты, и они просто вопили, что это неправильно. Люди должны быть готовы к тому, чтобы жить в измененном мире, и то, что было в Ночке, призвано этому помочь. Пусть некоторые из этих людей погибнут, но кто-то изменится, мутирует, станет нечеловеком, тварью ли, высшим ли существом – не важно. Законы эволюции жестоки, но применимы ко всем живым. Почему люди должны быть исключением?
Их было много. А он был мал и слаб. Но это его не остановило.
Ночка. Москва. Мутанты на Арбате
Сначала Ночка подумала, что это сталкеры, может быть, даже военные сталкеры, экипировка-то у всех одинаковая. Круглые шлемы с непрозрачными забралами, темные армейские комбинезоны, тяжелые берцы, кевларовые броники, укороченные автоматы – похоже в общем-то. Во всяком случае, по Зоне в таком обмундировании ходить – на первый взгляд, самое оно!
Но потом поняла, что нет, никакие это не сталкеры. Сталкеры, даже военные, не ходят строем, они не любят укороченные 5,45-миллиметровые пукалки, в Зоне нужно оружие посерьезнее. Да и слишком эти ребята выглядели чистенькими и небитыми, чтобы оказаться сталкерами. А ведь небитых сталкеров в природе не бывает. И чистеньких тоже, плоховато в Зоне с нерадиоактивной водой, вот и моются мужики от случая к случаю.
Неподалеку от «Смоленской», нагло выставив неуклюжую угловатую корму из переулка, стоял здоровенный, крашенный белой краской автозак.