Природа зверя
Шрифт:
– Бывает, – неопределенно повторил парнишка. – А вот о людях такого не скажешь. Хотя зверям никто никаких заповедей не давал.
– Заповеди у них есть, – назидательно возразил Бруно. – Точнее – одна: сохранить свой вид. Это у них в крови. Поэтому они рискуют собой, к примеру, защищая детенышей и тем продлевая существование рода вообще.
– Так я – как тот детеныш? Хотите мною продлить существование рода человеческого?
– А ты против?
– Даже не знаю, – с сомнением передернул плечами Хагнер. – Не думаю, что в смысле блага человечества вы на того человека делаете ставку.
– Максимилиан, – строго
– Да, мам, – неожиданно легко согласился мальчишка, поднимаясь, и, помявшись, вздохнул: – Простите, если я вам опять нагрубил. Я просто не привык говорить с людьми.
– Все настолько плохо? – уточнил Курт, когда Хагнер ушел; Амалия смущенно опустила взгляд:
– Последние пару лет мы в неизменных скитаниях. Это, майстер Гессе, не особенно помогает тому, чтобы завести друзей. Да и прежде он приятелями избалован не был – сами понимаете, такая семейная история…
– Я, знаешь ли, с твоим сыном согласен в одном, – произнес Курт с невеселой усмешкой. – Говорил это своему помощнику уже не один десяток раз за время нашей совместной службы, а он все пытается меня оспорить – безуспешно, как правило… Люди, Амалия, премерзкие твари. Твои соседи, которые не давали тебе проходу и плевались в спину Максу, в тайниках души могли иметь сколь угодно гнусные грехи, перед которым наличие внебрачного ребенка меркнет. Кстати сказать, меня всегда удивляло отношение подобных личностей к самим детям, будто те могли гордо вздернуть нос и отказаться вылезать из невенчанной утробы.
– Он сильный парень, – заметил Бруно негромко. – И в самом деле повзрослел рано… И не будь к нему слишком строга. Ты хорошо его воспитала.
– Жизнь воспитала, – возразила Амалия тяжело. – И, наверное, мой отец. Однажды… Максимилиан тогда был совсем еще ребенок… он пришел домой, плача – кто-то из соседских мальчишек обидел его. Знаете, дети бывают очень жестоки.
– Учатся у взрослых, – пожал плечами Курт. – И превосходят своих учителей.
– Наверное… Тогда мой отец сказал ему, что он не будет вечно рядом, чтобы защищать его, что он не сможет вмешиваться всегда и всегда оберегать и его, и меня. Что надо учиться самому это делать, или жизнь станет невыносимой. Что когда-нибудь ему придется защищать себя и – меня… Наверное, Максимилиан его слова воспринял слишком всерьез.
– Тебе с сыном повезло, – уверенно сказал Бруно. – Да и с отцом тоже.
– Зато с отцом не повезло твоему сыну, как я погляжу, – заметил Курт, и Амалия потупилась. – Где все это время был он? Или…
– Нет, я знаю, кто его отец, майстер Гессе, – оборвала она строго, не поднимая взгляда. – Я была юна и наделала глупостей, но я не была настолько безрассудна.
– А я и не склонен обвинять тебя в чем бы то ни было, – снова пожал плечами Курт. – Поверь, после того, что я насмотрелся на своей службе, столь неудобное устроение личной жизни, по моему убеждению, вообще с трудом тянет на понятие греха. Если тебе не хочется говорить об этом, я не буду настаивать. Просто все та же моя служба показала, что иногда людям хочется поговорить о том, что их терзало всю их предшествующую жизнь, а случайные встречные вроде нас – идеальные собеседники. Инквизиторский Знак на шее, наверное, может несколько подпортить общее впечатление, но ведь не заимела же ты детище от проезжего беса?
А кроме того, докончил он мысленно, глядя, как печально вздыхает Амалия Хагнер, это уже просто привычка – задавать вопросы и лезть в чужую душу. Как можно пройти мимо чьей-то истории, если она хоть чуть не обыденна и может отвлечь заполоненные неразрешимыми вопросами мысли? Чужие проблемы развлекают, в отличие от собственных…
– Его отец не мерзавец, как вы подумали, – выговорила она, наконец. – И он не бросил меня. И мы даже собирались вступить в брак; просто он умер, не успев исполнить своего намерения.
– Мне жаль, – вздохнул помощник; Амалия благодарно кивнула.
– Он нанялся к моему отцу на мельницу, – пояснила она со смущенной улыбкой. – Мне едва исполнилось шестнадцать тогда… Опасный возраст.
– И не говори, – согласился Курт, скосившись на помощника; Бруно нахмурился, исподволь показав начальству кулак под столом.
– Он был сильным. Максимилиан наверняка многое у него унаследовал, кроме имени. Хотя отец говорил, что давать ребенку имя покойника плохая идея, но я думаю – это суеверие. Сколько на белом свете людей с похожими именами, средь них и именами давно почивших?.. Я назвала его именем его отца. Он тоже никого и ничего не боялся…
– И это его сгубило, – предположил Курт; Амалия неопределенно шевельнула плечами:
– Наверное, можно сказать и так… Он любил плавать. Знаете ведь, какие пороги на мельничных реках? Он любил их преодолевать. Камни, низкое дно, коряги в выбоинах, целые водопады – а он их проплывал. Иногда уходил купаться ночью, когда ничего не увидеть – и все равно выплывал невредим, даже не ранился о валуны в воде. Я… я, бывало, приходила на это посмотреть. Это было зрелище жуткое такое и… не знаю… Я, наверное, тогда в него и влюбилась. А однажды он ушел и не вернулся. Мы отправились на поиски, а нашли только одежду на берегу – и все.
– А тело? – уточнил Бруно; ее передернуло.
– Через четыре дня, – ответила Амалия тихо. – На несколько миль вниз по реке; застряло в корягах у берега. Я его едва признала. Знаете, рыбы… и хищники… А через пару месяцев я поняла, что в положении. Отец был в ужасе… Но, накричавшись, успокоился. В этом вы правы, с отцом мне повезло. Я боялась, он невзлюбит внука, но напрасно – пока он был жив, соседи хоть и ворчали вслед, но все ж на откровенные гадости не отваживались. Но когда отец умер, все стало совсем плохо. Работники от меня разбежались, мельница наша в округе не единственная, заезжать к нам перестали… Да и не это главное, выжили б как-нибудь. Тут в самих соседях дело.
– Неужто все было настолько серьезно, что пришлось сниматься с места?
– Нам ворота мельницы облили смолой, майстер инквизитор, – болезненно улыбнулась Амалия. – И ведь не поскупились же. И сказано было – вроде как и не напрямую, но все ж сказано – что в другой раз смола-то может и загореться… Быть может, и с этим можно было б сладить, но скажите – как мне учить ребенка жить в окружении таких людей? Или он должен будет впредь поставить их на место, или за собой признать место, которое они ему указали, иначе никак. И вот так выходит: или вечная вражда, или унижение. А я ни того, ни другого для своего сына не хочу.