Природа. Человек. Закон

Иванов Валентин Дмитриевич

Впрочем, и земледельцы тоже хороши. Ведь видят же, видят, что гибнут земли! И от подтоплений, и от излишнего полива, как засоляются, как уходят в солонцы безвозвратно. А вот поди ж ты, только констатируют факт и продолжают губить землю орошением. Не в одночасье же сгинули, скажем, те же 16–18 тысяч гектаров в Нижнем Поволжье, о которых говорилось выше. Поля, пусть в сотню, в две, пусть даже в тысячу гектаров выходили из строя одно за другим. Ну, видят засолилось одно, другое, третье, что же продолжать портить все остальные? Перекрыть воду, засыпать оросительный канал — вот и спасены были бы десяток-полтора тысяч гектаров.

Мы отлично понимаем, что сделать это — ох, как не просто, что необходимо преодолеть сопротивление большого и малого начальства, заинтересованного в рапортах о «преобразовании» земель и «прогрессивных

методах» землепользования, что нужно немалое мужество для того, чтобы защитить землю от гибели. Но на что ж его еще употреблять, как не на защиту дела всей твоей жизни, как не на защиту твоих собственных интересов? Ибо и дом, который дорог земледельцу, ради устройства которого он тяжко трудится и вообще живет, сгинет, станет ненужной постройкой, коли погибнет земля. Что ему на ней тогда останется делать? Разве что разрабатывать соляные залежи. А сберечь землю кроме как земледельцу некому. Что до нее горожанину, выезжающему с «шефской помощью» в село как на каторгу или с прямо противоположным настроением — как на двух или четырехнедельный пикничок? Что до нее тому же мелиоратору, который приехал и живет в вагончике, смотрит на землю, как на «кубики» вынутого грунта и погонные метры или километры оросительных канав, а как только «выберет установленные объемы», укатит в том же вагончике, начисто выкинув из головы все, что на ней натворил? Что до нее тому же начальству, обеспокоенному лишь тем, чтобы получше да «попрогрессивнее» выглядеть в сводках и отчетах?

«Матушкой» и «кормилицей» называли всегда крестьяне землю и относились к ней, как к живому существу. И было это не переносным, а буквальным выражением их чувств и отношений к земле. Какие кровавые драки — село на село — устраивали даже не из-за гектара, а каких-нибудь пяти-десяти соток спорной земли! С какой самоотверженностью и гордостью шли на каторгу, на смертную казнь, чувствуя себя правыми в том, что отстаивали свою землю! И тоже ведь была не столько своя, личная, сколько общинная земля, и страдали не за свои претензии, «за мир» и именно тем и были горды.

А ныне, где они, те гордость и мужество? Достаточно одного недовольного взгляда самого крошечного начальника, чтобы протест сменился угодливым «чего изволите» да «как прикажете». А ныне на тысячах, на миллионах гектаров губят землю и, как тот министр или бульдозерист, убивающие леса, озера, таежные речки, тупо твердят: «Прикажут — прекратим!»

А изменилось отношение к земле — изменяется и паршивеет и сама земля. Попробуйте взять хорошего, породистого пса да кормить его сеном и брюквой на основании умозаключения, что это тоже «питательные вещества» — вон, как от них коровы и кролики жиреют! — да пинать его что ни день ежечасно. Он в такого паршивого ублюдка превратится, что даже плюнуть на него и то побрезгуешь!

И паршивеет и гибнет земля именно от такого паршивого отношения земледельца, а не только и не столько от воздействий мелиораторов, чье рукоблудство никогда не нанесло бы столько ущерба, если бы был на земле настоящий земледелец, а не «работник сельского хозяйства».

Взгляд крестьянина на почву, как на живое существо, со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе и отношением, по существу, смыкается с современным научным взглядом. Любой почвовед расскажет о том, какой это чрезвычайно сложный, точнейший и тончайший организм, как много в нем еще загадочного, не распознанного наукой со всеми ее современными хитроумными приборами, компьютерами и методами. Как она родится, как живет в течение тысячелетий, какие воздействия человека для нее, ну, если не благоприятны, так хоть особого ущерба ее организму не наносят. И какие ее губят.

Вопреки широко распространенному мнению, почва отнюдь не косное образование. Это блистательно доказал миру более ста лет назад великий Докучаев. Он впервые научно установил не только динамический характер образования почв как «продукта совокупной деятельности материнских горных пород, климата, растительности и рельефа местности», но и обнаружил и обосновал, если использовать нынешнюю терминологию, неразрывную взаимосвязь всех компонентов почвенного биогеоценоза — сообщества минералов, животных и растений: «В теснейшей взаимосвязи от органических веществ (как в виде живых растений, так и гумуса), — писал Докучаев, — находится большее или меньшее количество разнообразнейших животных (личинок, червей, жуков и пр.) и в почве и

над почвой. А эти животные, как известно, отправляют в наших почвах самые разносторонние функции, как механические, так и чисто химические, имеющие иногда самое жизненное значение для почв».

Микробиология тогда, как и почвоведение, еще только зарождалась и хотя уже было известно, что почвы буквально битком набиты самыми различными микроорганизмами, но роль их в образовании и жизни почв была совсем не ясна, они скорее воспринимались как вредные «заразные» микробы, чем как полноправные и необходимые элементы почв.

Прежде всего стоит сказать, что в хорошей почве минеральных, косных компонентов содержится всего 50 процентов. Остальная ее масса состоит из воды, воздуха и различных живых организмов и органических соединений, переработанных и подготовленных к питанию растений в основном микроорганизмами. Растения в течение своей долгой, как у деревьев, или короткой, как у однолетников, жизни, питаясь минеральными и органическими соединениями почв, углекислотою воздуха, наращивают свою массу, а отмирая, устилают этой массой почву. На отмершие листья, стебли и корни сразу же набрасывается огромное количество живых существ, выполняющих в биосферном организме важнейшую роль — убирать все отмершее, чтобы оно не «мешало в дальнейшем развиваться живому, преобразовывать умершие ткани в легко доступную питательную среду органических соединений. Легко представить себе, что было бы, если бы не существовало этих преобразователей: за несколько лет почва была бы накрыта столь толстым слоем жестких, не сгнивающих, не разрушающихся (ибо разрушать-то некому!) листьев и стеблей, что напрочь закрыла бы доступ солнечному свету и новые растения не смогли бы ни проклюнуться, ни развиться.

И если минеральные вещества в этом круговороте остаются все время в одном и том же количестве (если допустить, что они не смываются стекающей в реки водою. На самом деле, смываются, но пополняются в почве за счет того, что корни растений и поднимающиеся грунтовые воды выносят их из подстилающей почву материнской, породы), то количество органических веществ год от году растет. За счет углерода, добытого растениями из воздуха, и синтезированных ими из него всевозможных органических соединений.

Так из года в год, из века в век, из тысячелетия в тысячелетие накапливается в почве основа ее плодородия, давно и широко известный, но чрезвычайно загадочный для специалистов гумус.

Гумус содействует высокому плодородию почвы не только в силу своих легкоусвояемых растениями биохимических свойств, но еще и тем, что создает наиболее благоприятную физическую структуру почвы — рыхлую комковатость, поскольку склеивает минеральные компоненты почвы, грубо говоря, песчинки и пылинки, тем самым предохраняя почву от поверхностных смывов дождевыми и снеговыми волами и развеивания ветрами. Вместе с тем и промежутки в рыхло расположенных комках почвы так же набегают на плодородие. По этим промежуткам, как по капиллярам, устремляется вверх, к корням растений, подпочвенная вода, поступает, также чрезвычайно необходимый корням воздух.

Словом, если бы человек решил придумать что-то самое наилучшее для плодородия растений, лучше почвы он ничего бы придумать не мог, бейся он над этим хоть пять миллиардов лет подряд. Ибо никакая гидропоника, никакая аэропоника и прочие придумки человека не в силах заменить, не то что превзойти этот сложный, слаженный, точный и главное постоянно самовозобновляющийся живой организм.

Радиоуглеродный анализ показал, что в самом нижнем слое почвы толщиною в 1 метр 10 сантиметров гумус имеет возраст в 12 тысяч лет. Верхние слои намного моложе — всего 500–600 лет имеют от роду. Процентное содержание гумуса в почве зависит от вида произрастающих на ней растений. Потому и бедны почвы тропических лесов, что здесь почти нет опада от вечнозеленых деревьев. Опад хвойных в умеренном поясе также незначителен, и почвы здесь тоже бедны (хоть и не так, как в тропиках, поскольку здесь существует и наземная растительность — травы, кустарнички, мхи). Несколько больше накапливается гумуса в лиственных лесах умеренной зоны: и за счет ежегодного опада листьев, и за счет наземных трав. Еще больше — в лугах и, наконец, самое большое количество — в степях с достаточным увлажнением. Но только достаточным, не более того. Именно здесь формируются знаменитые плодородием черноземы с самым высоким содержанием гумуса — до 16–17 процентов!