Природа. Дети
Шрифт:
— Они тут были во время дождя.
И уже по самому свежему следу повел, касаясь своими длинными волосами на хвосте самой земли.
Вероятно, они услышали нас и тоже пошли вперед,— я это понял по Ярику; он мне по-своему доложил:
— Идут впереди нас и очень близко».
Полное взаимопонимание между собакой и ее хозяином! «Ярик сделал свою последнюю мертвую стойку». Тут мелкое как будто происшествие. Ярик крепко стиснул челюсти, чтобы не «хахать» и «только маленький кончик языка, не успевший вовремя убраться в рот, торчал из-под губы, как розовый лепесток. Комар сел на розовый кончик, впился, стал наливаться, и видно было, как темно-коричневая, словно клеенчатая, тюпка па носу Ярика волновалась от боли и танцевала от запаха, но убрать язык было невозможно: если открыть рот, то оттуда может сильно хахнуть и птиц испугать».
Этот эпизод вовсе не так незначителен, как может показаться. Писатель выражает состояние охотничьей собаки в «мертвой стойке». Ее ничто не может отвлечь от дела, которым она занята,— и комара на языке приходится терпеть, чтобы не вырвался звук изо рта.
У охотника и его собаки возникают сложные взаимоотношения с новыми действующими лицами: тетеревиной маткой и ее птенцами. «Мы так довольно долго стояли, и, конечно, они в кусту хорошо знали, что мы стоим с двух сторон. Я сделал шаг к кусту и услышал голос тетеревиной матки. Она квохнула и этим сказала детям:
— Лечу, посмотрю, а вы пока посидите.
И со страшным треском вылетела.
[...] Большая серая, почти с курицу, птица вдруг кувыркнулась в воздухе, подлетела почти к самому Ярикову носу и над самой землей тихонечко полетела, маня его криком:
— Догоняй же, я летать не умею!»
Так Пришвин выражает в репликах тетеревиной матки мотивы ее поведения.
Интересный оттенок: успокаивающее сообщение птенцам — «посмотрю», а на деле смелый и опасный маневр!
Ярик не выдержал и, «забыв годы моей науки, ринулся [...]».
«Фокус удался. Она отманила зверя от выводка и, крикнув в кусты детям:
— «Летите, летите все в разные стороны»,— сама вдруг взмыла над лесом и была такова» (т. 3, стр. 108) [7] .
Слово «зверь» здесь сигнал изменения точки зрения. Ситуация описывалась с позиций охотника и его собаки. Теперь она описывается с точки зрения тетеревиной матки; для нее Ярик — зверь.
Молодые тетерева разлетелись.
7
Мне кажется несомненным, что близкий литературный предок Пришвина — С. Т. Аксаков. Роднит их прежде всего точность и пристальность наблюдений природы. Правда, большая часть «Записок ружейного охотника Оренбургской губернии» С. Аксакова написана, как инструкция для охотников с подробным описанием не только повадок дичи всех видов, способов и благоприятного времени охоты на нее, но даже «технической части ружейной охоты», вовсе не претендующей на художественность.
Однако сравните поведение тетеревиной матки и Ярика, изображенных Пришвиным, с поведением дикой утки и легавой собаки у Аксакова: «Утка — самая горячая мать. Когда собака или человек спугнет ее с гнезда, для чего надобно почти наступить на него, то она притворяется какою-то хворою или неумеющею летать: трясется на одном месте, беспрестанно падает, так что, кажется, стоит только погнаться, чтобы ее поймать. Редкая собака не поддается обману и не погонится за ней. Еще большую горячность показывает утка к своим утятам: если как-нибудь застанет ее человек плавающую с своею выводкой на открытой воде, то утята с жалобным писком, как будто приподнявшись над водою,— точно бегут по ней,— бросаются стремглав к ближайшему камышу и проворно прячутся в нем, даже ныряют, если пространство велико, а матка, шлепая по воде крыльями и оглашая воздух особенным, тревожным криком, начнет кружиться пред человеком, привлекая все его внимание на себя и отводя в противоположную сторону от детей. (С. Т. Аксаков. Собрание сочинений в 4-х томах, том 4. М., 1956, стр. 272—273.)
Ярик «опомнился и, виноватый, медленно стал подходить. Особенным, жалким голосом я спрашиваю:
— Что ты сделал?
Он лег.
— Ну, иди же, иди!
Ползет виноватый, кладет мне на коленку голову, очень просит простить.
— Ладно,— говорю я, усаживаясь в куст,— лезь за мной, смирно сиди, не хахай. Мы сейчас с тобой одурачим всю эту публику».
Я снова подчеркнул неожиданность пришвинских определений — обращение к собаке «жалким голосом» и характер отношения охотника к тетеревиному семейству — его решения одурачить «всю эту публику».
И одурачил — заговорил на тетеревином языке:
«— Фиу, фиу!
Значит: «Где ты, мама?»
— Квох, квох! — отвечает она.
И это значит: «Иду!»
Тогда с разных сторон засвистело, как я:
— Где ты, мама?
— Иду, иду! — всем отвечает она».
Охотник подманил одного цыпленка, накрыл его ладонью и вытащил.
«— Ну, понюхай,— тихонько говорю Ярику.
Он отвертывает нос: боится хамкнуть.
— Нет, брат, нет,— жалким голосом прошу я,— понюхай-ка.
Нюхает, а сам — как паровоз.
Самое сильное наказание».
Прощенный, казалось, Ярик все-таки наказан — и очень чувствительно.
Весь этот эпизод пронизан юмором — и одурачивание тетеревиной «публики» и способ наказания Ярика. А концовка дана в другой тональности — добрая, веселая и поэтичная:
«И пускаю своего тетеревенка. Он хлопает крыльями о куст, и все хлопают, все вздымаются. А мы из кустов с Яриком смотрим вслед улетающим и смеемся:
— Вот как мы вас одурачили, граждане!»
Тетерева были «публикой», а теперь они даже «граждане».
Охота без добычи. Ягдташ пуст — и бог с ним. Рассказчик обогатился наблюдениями — над пейзажем, над своей собакой, над способами воздействия на нее, над поведением тетеревиного семейства. Конечно, это не следует понимать буквально — художник и естественник Пришвин, вероятно, дал в рассказе свод наблюдений многих охот, сгустив их в один эпизод, в одну охотничью прогулку с собакой.
Автор исследовал ситуацию с трех точек зрения: рассказчика-охотника, его собаки и объекта охоты — тетеревиного семейства. Своего рода равноправие всех этих действующих лиц (все они — «внутри» природы) выражено диалогическими отношениями между ними — разговорами с Яриком и с тетеревами.
Обоснование такой позиции художника мы находим в дневнике Пришвина — например, в записи 1951 года:
«Чувство природы есть чувство жизни личной, отражаемое в природе: природа это я. Труднее всего говорить о себе, оттого так и трудно говорить о природе» (т. 6, стр. 341).
Психологические характеристики поведения птиц, общение охотника с его собакой в их разговорах, где реплики собаки — перевод на наш язык всего выраженного позой, «хаханьем» или стойкой, построение эпизодов, да и сам пришвинский стиль настолько «новеллистичны», что эта вещь, как и многие другие в сборнике, не поддается однозначному жанровому определению. Но разве оно обязательно? Белинский пользовался выражением «учено-художественная литература», вполне применимом к пришвинским рассказам-очеркам. «Хотят видеть в искусстве,— писал Белинский,— своего рода умственный Китай, резко отделенный точными границами от всего, что не искусство в строгом смысле слова. А между тем эти пограничные линии существуют больше предположительно, нежели действительно; по крайней мере их не укажешь пальцем, как на карте границы государства. Искусство, по мере приближения к той или другой своей границе, постепенно теряет нечто от своей сущности и принимает в себя от сущности того, с чем граничит, так что вместо разграничивающей черты является область, примиряющая обе стороны».
Взгляд Белинского не расходится с пришвинской трактовкой очерка. Как раз в пограничной полосе и помещаются его рассказы-очерки, иногда больше приближаясь к новелле, а иногда отходя от нее к другой границе — между очерком и поэмой в прозе.
Читатель «Ярика» втягивается в круг переживаний действующих лиц — охотника, собаки, тетеревиного семейства. События дня охоты изображены с научной достоверностью естественника и высоким искусством художника.