Природа. Дети
Шрифт:
Первая половина рассказа «Вася Веселкин» (т. 4, стр. 581) посвящена характеристике любимого сеттера рассказчика, Жульки, и его дрессировке. Как-то Жулька «[...] сорвалась и бросилась со всех ног вниз по другой, невидимой мне, стороне холма. Вскоре потом послышался всплеск воды и вслед за тем крик, шум, хлопанье по воде крыльев такое, будто бабы на помосте вальком лупили белье [...]. Добежав до вершины холма, я увидал зрелище, потрясающее для учителя легавой собаки: Жулька плавала по воде, делая попытки схватить того или другого гуся».
Раздался выстрел — Витька, сын хозяина гусей, хотел застрелить Жульку. Но чья-то рука успела оттолкнуть ружье и мальчишеский голос произнес: « — Что ты делаешь? Собака законно гонит гусей: тут водоохранная зона; не собака, а гуси тут незаконные».
Рассказчик в радости своей не рассмотрел, кто же спас собаку. Он попросил школьного учителя разыскать спасителя Жульки — хотел подарить ему любимую свою книгу «Всадник без головы». Но найти его не удавалось. Школьный учитель объяснил — «[...] ему не хочется выхваляться тем, что самому ничего не стоило. Он стыдится, и это стыд здоровый: каждый должен был так поступить». Но рассказчик настаивал, что мальчика нужно найти — «нам нужен пример для других». С этим учитель согласился. И предложил хитрость: «[...] напишите рассказ об этом случае, напишите правдиво и подчеркните в нем, что было не сколько-нибудь, а именно восемь гусей». Рассказ написан и автор читает его в классе. Учитель стал спорить: гусей было пятнадцать, а не восемь — столько их у хозяина.
«Во время этого спора чье-то нежное, стыдливое сердце сжималось от боли за правду, и это сердце было на стороне автора рассказа о гусях и собаке. Какой-то мой слушатель, мой читатель будущий, мой сторонник, горел за правду у себя на скамеечке.
— Утверждаю,— сказал учитель,— гусей было пятнадцать.
— Неправда! — закричал мой друг.— Гусей было восемь [...].
Это и был Вася Веселкин, стыдливый, застенчивый в своих добрых делах и бесстрашный в отстаивании правды».
Конец рассказа как будто откровенно нравоучителен, что Пришвину не свойственно. Но это только «как будто». На самом деле предмет повествования совершенно в пришвинском духе — смелое отстаивание правды. Необычен для Пришвина рассказ только тем, что его построение близко к детективу — хитрость учителя заставила Васю выдать себя. Но акцентирована в рассказе нравственная позиция Васи, непереносимость для него искажения правды, а не ситуация, не способ разоблачения.
«Гуси с лиловыми шеями» (т. 4, стр. 483) своего рода вариант в разработке той же темы — отстаивания правды — и при том на близком материале: тут тоже гуси. Пришвин, лучший знаток и аналитик собственного творчества, очевидно, понимал родственность рассказов. Об этом косвенно свидетельствует то, что в сборник для детей «Золотой луг» он включил только один из этих рассказов — «Васю Веселкина», хотя и второй вполне доступен детям.
Герой этого рассказа, мальчик Миша, прочел рассказ об утятах, и ему захотелось самому написать рассказ — о гусях. И он отправился к речке, посмотреть на гусей. Но на речку он не попал. Его подвозил колхозник и наказал рук не забывать на грядке телеги, чтобы не помяло по пути. Узнав, зачем Миша на речку едет, колхозник рассказал ему случай на реке. У Якова гуси были меченые — шеи выкрашены лиловым химическим карандашом. Пропало у него четыре гуся. «Яков был нечист на руку: он отбил четырех гусей на реке и загнал к себе на двор. Дома он разломал лиловый чернильный карандаш, сделал краску и намазал шеи гусям. Тогда четыре чужих гуся стали тоже с лиловыми шеями. Три дня Яков за ними ухаживал, кормил, поил и купал в корыте. Гуси делали вид, что привыкли, а когда Яков их выпустил, они пошли к тетке Анне. Раз и два — все так, гуси идут к тетке Анне. В третий раз люди заметили и не дали Якову загонять гусей к себе обратно».
Миша так возмутился, так взволновался неправдой Якова, что забыл наказ не класть руку на грядку телеги и сильно помял палец на левой руке. Пришлось, не доехав до реки, домой бежать. Мать пристроила компресс на покалеченный Мишин палец, велела ложиться в постель, обещала на ночь еще раз перевязать, а пока и сама легла отдохнуть.
Но Миша не лег — он сел писать рассказ о гусях.
«Миша писал рассказ, не обращая никакого внимания на боль. И когда кончил, то мать не стал будить. Довольный, улыбаясь, он сам перевязал себе очень хорошо палец и крепко уснул». А утром прочел матери, что написал.
Он написал рассказ не о том, что рассказывал Осип, а «как надо». В Мишином рассказе добрые люди поверили было Якову, что гуси его. Но вдруг «вдали, на реке, показываются какие-то четыре гуся с темными шеями, ближе, ближе плывут, и, наконец, все видят: гуси эти неведомые тоже с лиловыми шеями» и они важно пошли ко двору Якова. А гуси Анны тоже важно пошли на двор своей любимой хозяйки. И тогда все колхозники, увидев, что Яков вор, выгнали его из колхоза.
Миша исправил действительность: в его рассказе торжествовала правда и вор не остался безнаказанным.
«Но мать не слышала конца рассказа Миши и не могла радоваться. Испуганно, изумленно глядела она на его руку. Совершенно черный страшный ноготь с сочащейся из-под него кровью был на его безымянном пальце, а указательный хорошо, туго был перевязан бинтом.
С таким волнением Миша писал свой рассказ, что боль свою забыл и сгоряча даже палец перевязал не тот. Ничего не помня от радости, он вместо больного, безымянного пальца перевязал указательный.
Так написал Миша свой первый рассказ».
В обоих рассказах о гусях одна тема совпадает — защита справедливости. Но различие в том, что Вася Веселкин смело вступил в спор с учителем, утверждая, что очерк, прочитанный в классе рассказчиком (автором), соответствует действительности, а Миша, сочиняя рассказ, стремится сам, силой художественного слова, восстановить справедливость, нарушенную в жизни.
Имя героя, Миша, и поворот сюжета, наводит на мысль о возможной автобиографичности рассказа. Тема его, как выясняется к концу, не только восстановление справедливости силой слова, но и вдохновение мальчика, заставившее его, поглощенного художественным трудом, забыть о боли.
Есть у М. Пришвина еще один рассказ об отношении мальчика к художественному слову. Он включен в книгу «Журавлиная родина».
Подпаску Ванюшке дал писатель прочесть свой рассказ в журнале «Охотник». За четверть часа мальчик прочел две с половиной строчки.
«— Дай сюда журнал,— сказал я,— мне надо идти, не стоит читать.
Он охотно отдал журнал со словами:
— Правда, не стоит читать.
Я удивился: таких откровенных и добродушных читателей как-то не приходилось встречать даже среди крестьян. Чуть ущемило, но больше понравилось. Он же зевнул и сказал:
— Если бы ты по правде писал, а то ведь, наверно, все выдумал?
— Не все,— ответил я,— но есть немного.
— Вот я бы так написал!
— Все бы по правде?
— Все. Вот взял бы и про ночь написал, как ночь на болоте проходит.
— Ну, как же?
— А вот как. Ночь. Куст большой, большой у бочага. Я сижу под кустом, а утята — свись, свись, свись.
Остановился. Я подумал — он ищет слов или дожидается образов. Вот очнулся, вынул жалейку и стал просверливать на ней седьмую дырочку.