Пришельцы - среди нас
Шрифт:
— Да неужели? — сухо улыбнулся Форсайт. — А разве любая форма восприятия не является ничем иным, как возбуждением особо чувствительного участка?
Видя подобную реакцию старика, Грегсон отказался от идеи переубедить его. Очевидно Форсайт был уверен в том, что должен приспособиться к «одержимости».
Элен медленно опустилась в кресло.
— Ты веришь, что пройдешь через все это только потому, что два года назад мне об этом что-то насочинял валорианин?
Форсайт отрицательно замотал головой. И у него было на это множество
— Представьте себе мир, который никогда не знал света, но обитатели которого имеют глаза. Рассмотрим случай с господином Икс. Он всегда обходился четырьмя чувствами. Но однажды, когда он повернул за угол, кто-то направил ему в лицо луч света огромной силы. Что произойдет с ним, как вы думаете?
— Но… не знаю, — ответила Элен. — Думаю, это его должно испугать.
— Да ведь мир превратится для него в сущий ад! И если он не научится закрывать глаза и держать их закрытыми, он сойдет с ума, умрет от ужаса или покончит с собой.
Грегсон непроизвольно стиснул спинку кровати.
— Вообще-то, Билл, нас не очень интересуют твои объяснения. Гораздо важнее для нас обеспечить тебе уход, которого ты заслуживаешь.
— Это правда, Билл, — искренне подтвердила Элен.
— Со мной все будет хорошо! Просто мне еще нужно какое-то время, чтобы приспособиться. Неужели вы этого не понимаете? Я уже сейчас в состоянии объяснить столько вещей!
Элен неодобрительно покачала головой.
— Ты только пытаешься все объяснить. Сейчас, когда ты болен, ты пытаешься убедить себя, что все совсем не так уж и плохо.
Форсайт проворчал в ответ:
— Слушай, малышка, не лезь ты ко мне со всей этой психологической говорильней. Каков главный симптом приступа болезни, кроме сильной боли?
Поскольку ответа на этот вопрос не последовало, он ответил сам:
— Галлюцинации. И неужели не странно, что рано или поздно начинает казаться, что эти галлюцинации являются всего лишь гротескными, деформированными образами вещей вокруг нас?
— Билл, — попросил Грегсон, — позволь мне позвонить в Институт изоляции.
— Ну как же вы не понимаете?! — с отчаянием в голосе повторил старик. — Состояние болезни является необходимой фазой на пути к новому восприятию!
Грегсон понял, что сейчас уже нет возможности его успокоить.
— Грег! — напряженным голосом сказал Форсайт. — Я даже могу тебе объяснить, что такое это шестое чувство. Посмотри на свои руки. Ты можешь видеть множество деталей: линии и морщинки, волосы, цвет, отпечатки пальцев. Но таких особенностей у твоих рук неизмеримо больше, чем то, что ты мог бы почувствовать на ощупь или другим способом. А теперь представь, насколько утонченнее становится восприятие благодаря нашему новому шестому чувству! Мы сможем осознать даже космические и микроскопические принципы, на что сейчас ни один человек не способен.
Теперь Грегсон понял, почему Билл так отчаянно хотел, чтобы «одержимость» оказалась новым
— Вам с Элен достаточно обменяться взглядами, — с энтузиазмом продолжал Форсайт, — чтобы узнать, о чем каждый из вас думает. А преодолев «одержимость», мы сможем глубоко «видеть» мысли друг друга! Мы сможем предвидеть будущее. Человек сможет почувствовать западню, едва лишь она будет хоть как-то ему угрожать. — Поскольку все хранили молчание, он с надеждой в голосе воскликнул: — Грег!
— Я здесь, Билл, — после короткой паузы ответил Грегсон с заметным оттенком сострадания в голосе.
— Ты говорил, что та женщина в Лондоне с поразительной точностью предсказала твой приступ. Неужели это не наводит тебя на некоторые мысли? Может быть, она воспользовалась своим новым, шестым чувством, даже не осознавая этого?
Грегсон понял, что Форсайт построил всю свою аргументацию на этом единственном известном им совпадении.
— Билл, ты можешь гордиться тем, что один из тысячи смог противостоять этой болезни. Я смог справиться лишь с первыми шестью приступами. Лишь потом мне удалось преодолеть барьер. Сейчас ты должен позволить нам отвезти тебя в Институт.
— Я выйду отсюда только тогда, когда буду вынужден кричать от боли, — сурово ответил старик.
Той же ночью, чуть позже, когда Элен подала на кухне кофе, она спросила Грегсона:
— Что будем делать?
— Не знаю. Лично я не хотел бы, чтобы кто-то силой увозил меня в Институт.
— Но здесь дело несколько в ином! Ведь он зациклился на идее шестого чувства!
— Да нет, это всего лишь что-то такое, что дает ему сейчас хоть какую-то надежду.
— Ты завтра едешь в Нью-Йорк?
— Я должен ехать.
— Ну а мне что ты прикажешь делать?
— Быть радом с ним, имея наготове успокоительное, пока я не вернусь.
Ее лицо осветилось надеждой.
— Сколько это займет времени?
— Немного. Я только сообщу в Комитет, что не буду на них работать, какой бы ни была работа.
* * *
В здании Секретариата, из окна кабинета директора Комитета безопасности Уэлдона Рэдклиффа Грегсон не заметил больших перемен на Манхэттене за два года своего отсутствия.
Было очевидно, что восстановительные работы почти не ведутся. Но со всех сторон доносились звуки сирен, свидетельствующие об очередной жертве болезни, как постоянное напоминание об охватившем всех ужасе.
Грегсон обратил внимание на скопление людей на углу Восточной авеню и Сорок четвертой улицы. Колонна демонстрантов несла плакаты. Написанные ярко-красными и черными буквами, они легко читались даже из окна кабинета.
КОМИТЕТ БЕЗОПАСНОСТИ, ВЕРНИ НАШИ ДЕНЬГИ!
КОМИТЕТ БЕЗОПАСНОСТИ — УЗУРПАТОР ВЛАСТИ!