Пришелец
Шрифт:
Но как-то ночью, глядя в камышовую трубку, Катун-Ду увидел, что на скамье у входа в бани разложен всего один хитон. А это означало лишь то, что со дня на день Толкователь Снов поднимется к нему и в присутствии жрецов потребует решительного слова. Он начнет издалека, станет говорить о том, что души умерших предков все чаще предстают перед ним в прохладных каменных галереях, затем протянет узкую желтую ладонь по направлению к широким террасам, где среди бурых полосок выгоревшего маиса вечно копошатся согбенные человеческие фигурки, и вдруг с истошным воплем сам рухнет на жертвенный камень перед Иц-Дзамна.
Приближения старика он не услышал, и понял, что тот рядом с ним, лишь тогда, когда на горячий затылок легла прохладная
— Что делать? — прошептал Катун-Ду, отводя от глаза камышовую трубку. — Скажи, старик?
Тот не ответил. Верховный Правитель медленно поднялся на ноги, повернул стянутую широкими кожаными браслетами шею и вдруг увидел, что старик не один. По обе стороны от него не стояли, а как будто реяли в воздухе два высоких темноглазых незнакомца в длинных складчатых плащах, словно сотканных из болотного тумана.
— Это духи твоих предков? — спросил Катун-Ду.
— Нет, — сказал старик, — это посланцы Неба.
— Зачем они пришли? Что им нужно? — быстро спросил Катун-Ду, приглядываясь к мерцающему радужному ореолу, окружавшему незнакомцев.
— Они утратили свою планету, — сказал старик, — они слишком многого хотели от своих богов, и боги покарали их вечным скитанием. Они выстроили огромные города, провели множество дорог, перекрыли реки и истощили породившую их землю…
— Большая засуха приходит раз в двенадцать лет, — перебил Катун-Ду, — они могли пережить ее, кормясь запасами прошлых лет.
— У них не осталось никаких запасов, — сказал старик, — а те, что остались, были отравлены ядовитыми водами, вытекавшими из их огромных городов.
— А их боги? — воскликнул Катун-Ду, встряхнув перьями на шлеме. — Быть может, они перестали приносить им жертвы, и боги покинули их?
— Они отдали своим богам все, что у них было, — печально сказал старик, — они построили для них величественнейшие храмы и воздвигли в них сверкающие небесными огнями алтари…
— Но жертвы, жертвы!.. — перебил Катун-Ду.
— Лучшие сыны и дочери этого народа приносили и сжигали на этих алтарях свои души, дабы воздвигнуть храм, вершина которого коснется небес…
— Небес… небес… небес… — слабым тройным эхом подпел один из незнакомцев.
Катун-Ду поднял голову и поверх плоской крыши храма посмотрел в сторону кратера, извергающего редкие рассыпчатые снопы искр. Там, почти у самой вершины, при бледном свете луны день и ночь работали рабы и каменотесы, вырубая ступени и выравнивая террасу для нового храма в честь великого правления божественного Катун-Ду. Когда он опустил глаза, призрачных незнакомцев уже не было, а между колоннами мелькала удаляющаяся тень старика.
— Что есть жизнь человеческая?.. жизнь человеческая?.. жизнь человеческая?.. — услышал он рассыпчатый, разбегающийся по храму шепот. — Не подобна ли она слабой тени, промелькнувшей между колоннами храма?..
Катун-Ду хотел окликом остановить старика, сделал шаг, но тут в его глаза ударил сноп ослепительного света. Он опустил тяжелые веки, а когда вновь поднял их, увидел у своих ног Город, залитый ярким полуденным солнцем. Неподалеку, у самого края площадки, почтительно опустив голову, стоял Толкователь Снов и двумя сложенными пальцами указывал на пять белых человеческих фигурок у подножия пирамиды.
— Я не посмел нарушить твой божественный сон, Владыка! — проговорил он, скорбно опустив уголки губ. — Но они давно ждут своего часа!
«А ты! — чуть было не крикнул Катун-Ду во всю силу своих легких. — Когда придет твой час?!.»
Но вместо этого он широко расправил затекшие плечи и, тряхнув широким радужным нимбом над головой, посмотрел туда, где между пологими, покрытыми густым волнистым лесом холмами голубела далекая полоска океана. И вдруг он увидел, как из вершины одного из холмов выползает и поднимается к небу пепельно-серая змейка дыма. Катун-Ду поднял тростниковую трубку, приставил ее к глазу и различил вдали еще одну змейку, раздувшую над холмом свой серебристый капюшон. Он отвел трубку от глаза и, не глядя на Толкователя Снов, громко и торжественно произнес, обращаясь ко всему Городу, раскинувшемуся в широком ущелье у подножия пирамиды: «Жертв сегодня не будет! Я, Верховный Правитель Катун-Ду, своей властью, врученной мне великим Иц-Дзамна, исполняющим Закон Солнца, дарую этим пленникам жизнь и свободу!»
Глава вторая
ЗОЛОТОЙ ЯГУАР
Мошка жгла нестерпимо, но руки Бэрга были крепко скручены за спиной, и ему оставалось лишь трясти головой и взмахами ресниц отгонять стекающие на глаза капли пота. Он сидел на земле между корявыми корнями неизвестного ему дерева и, потирая запястья, пытался ослабить стягивавшие их путы. Вспоминал, как еще в Пещере Гильд учил его сдвигать кости так, чтобы кисть руки могла проникнуть даже в мышиную норку. Тогда Бэрг с нескольких уроков усвоил этот несложный прием, который заключался в том, чтобы направлять сознание на определенные мышцы и, сокращая их усилием воли, сдвигать и сближать косточки запястья, обращая кисть в некое подобие рыбьего плавника. Но от многодневной гребли ладони Бэрга сделались словно каменные, мышцы задеревенели, и, как он ни старался отпустить и расслабить их, все его усилия пропадали напрасно, напоминая те деревянные стрелы, которые он еще мальчишкой пускал в замшелые лесные валуны. Сейчас это время представлялось и бесконечно далеким, и самым счастливым в его недолгой жизни. Он вспомнил, с какой завистью смотрел на взрослых охотников, когда они привычными движениями проверяли надежность крепления кремневых наконечников, подбрасывали и ловили за длинные рукоятки тяжелые топоры и как, молча обменявшись знаками, редкой цепочкой уходили в лес. Один раз он пошел по следу Янгора, высматривая чуть примятые прошлогодние листья и ветви кустарников, освобожденные от холодных росистых гирлянд. Он шел и шел, и остановился лишь тогда, когда услышал за спиной негромкий нарочитый треск сучка. Быстро обернулся и увидел стоящего в черной развилке старой березы Янгора. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Бэрг низко опустил голову и пошел обратно по собственному следу.
— Не торопись, мой мальчик, — услышал он, проходя мимо березовой развилки, — все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать, и лучший охотник не тот, кто может на лету сбить птицу камнем из пращи или топором проломить череп медведю, а тот, кто окажется терпеливее зверя, не знающего, что такое время…
«Вот и дождался, — со злостью думал Бэрг, то расслабляя, то напрягая затекшие запястья, — в охотники не посвятили, невесту украли, самого напоили какой-то дрянью, скрутили и, кажется, собираются отрубить голову…»
Толстая пятнистая змея переползла через гребень корневища, скользнула в бурую подстилку и вдруг подняла из перепревшей трухи плоскую яйцевидную голову, выложенную крупными блестящими щитками красного, зеленого и лилового цветов. Некоторое время они с Бэргом смотрели в глаза друг другу, затем его глаз заволокла капля пота, он сморгнул, а змея испустила тонкий шипящий свист и выбросила трепещущий раздвоенный язычок. В плотном переплетении ветвей и толстых провисающих до самой земли стеблей завозились и завизжали какие-то невидимые твари, сверху посыпались крупные лапчатые листья, заухала невдалеке какая-то неизвестная птица, и змея стала угрожающе покачиваться из стороны в сторону. Вот она упруго откинула назад плоскую блестящую головку, Бэрг приготовился отразить ее бросок резким движением лба, но вдруг перед его глазами мелькнула желтая пятнистая шкура, и молниеносный удар рысьей лапы обратил твердый чешуйчатый ствол змеиного туловища в жалкую плеть, распластавшуюся между древесными корнями. Рысенок сидел над убитой змеей и осторожно трогал когтистой лапой ее желтое чешуйчатое брюхо.