Шрифт:
Часть 1. Воскрешение.
Да разве любовь имеет что-либо общее с умом! И. Гёте
Глава 1. Живая находка.
Закат был тихим и торжественным. Цвет неба плавно переходил от насыщенного тёмного на востоке к ярко-синему на западе, отчего казалось, что земля медленно погружается в огромный тоннель со светом в конце. Кое-где уже виднелась россыпь звёзд. Деревья, как солдаты почётного караула, замерли не шелохнувшись. Лишь одинокая пара птиц, широко раскинув крылья, нарушала величавую торжественность и смело купалась в вечернем небесном
Такое благоденствие длилось, однако, не долго. Резко рванул ветер, листья тревожно зашелестели, и незаметная до сих пор на северной стороне полоска облаков стала увеличиваться и оказалась чёрной, грозовой тучей. Как коварный фантастический зверь, она неумолимо надвигалась на этот тихий, красочный закат, загребая лохматыми лапами редкие звёзды и последние лучи солнца. Где-то чуть слышно, но уже настойчиво, рокотало. Резко запахло сыростью…
По дороге, ведущей в заброшенный дачный посёлок, сердитыми вихрями закрутилась пыль. Она проворно неслась по колеям и словно пыталась остановить женщину, которая прижимала к себе завёрнутого в серое одеяльце ребёнка и явно торопилась, почти бежала. Когда она достигла угла крайнего дачного забора, совсем стемнело, и сверкнула яркая вспышка, расколов небосклон широкой, рваной огненной полосой. Затем раздался такой невероятной силы треск-залп, что женщина передёрнулась, остановилась и медленно, не выпуская ношу из рук, опустилась на землю.
Камнепадом забарабанили первые капли дождя по листьям деревьев, дощатым заборам, крышам домиков и дороге, вздымая на ней фонтанчики пыли. Вскоре хлынул сплошной ливень, безжалостно поливая всё вокруг, в том числе и женщину, которая будто прилегла отдохнуть и повернулась боком, укрываясь от струй дождя. Рядом с ней лежал, прижатый неестественно вывернутой рукой, свёрток с ребёнком. Он моргал глазёнками, которые заливала вода, и чмокал губами, глотая капельки. На удивление, младенец не плакал…
Ева, девочка шестилетнего возраста, в отличие от своего брата Павлика, не боялась грозы. Она смело поглядывала вверх и бойко шла по лесной тропинке, за которой уже виднелись заросшие сурепкой поля, а за ними ухабистая дорога к их дачному посёлку. Брат, который был на год старше, стучал зубами то ли от вечерней прохлады, то ли от страха перед раскатами надвигающейся грозы. Он ещё крепился, стараясь не показывать своего состояния, но вид у него был далеко не такой боевой, как с утра. Тогда они решили сходить полакомиться в лес, так как последние несколько суток их родители были в глубоком, затяжном запое и, естественно, им было не до своих малолетних чад.
– Не успеем! – захныкал Павлик, отбросив свою мужскую гордость.
– Не канючь! – оборвала его сестра, которая всегда была более активной и считала себя главой в их маленькой детской компании. – Если начнётся дождь, пересидим вон, под той елью. Вишь, какая она раскидистая!
Ева указала на высокую, осанистую ель, основательно устроившуюся на краю леса. Её густые игольчатые ветви, начинающиеся в метре от земли, действительно могли послужить хорошим укрытием от дождя. Так и случилось… Только Ева закончила говорить, как налетел сильный ветер, и стало темно. Лес наполнился грозным гулом, в котором перемешалось всё: и рёв, и скрежет, и свист. Затем блеснуло, небо взорвалось и, казалось, сверху обрушился водопад! Дети едва успели нырнуть под ёлочную крышу, как вода стремительными потоками уже текла отовсюду.
Гроза была интенсивная, но быстрая. Всё это время Павлик, закрыв глаза и заткнув уши, прижимался к стволу ели, а Ева увлечённо наблюдала за небесной стихией. Наконец, шум водяных струй стал утихать, молнии сверкали всё реже, а гром клокотал уже вдали.
Дети всё же вымокли, отчего Павлик стал подрагивать ещё заметнее, да и Ева ёжилась. Хотя и посветлело, но вечернее солнце уже выглядывало последними лучами, мигающими вслед уходящей грозе. Наступающие сумерки поторопили ребят, и они, взявшись за руки, побежали к дороге. Шли быстро, с удовольствием преодолевая глубокие лужи, успевая шалить и брызгать друг на дружку.
Девочка после очередной лужи с восторгом поглядывала на очищающееся звёздное небо, на краю которого уже выглядывала полная луна, поэтому брат первым заметил лежавшую у забора женщину со свёртком.
– Ева, смотри, кто-то лежит! – потянул он сестру за руку.
Ева вскрикнула и остановилась в нерешительности, но лишь на мгновение: показывать свой испуг перед Павликом она не хотела. Встряхнув мокрыми волосами, она смело подошла к женщине, наклонилась и тронула её за руку. Оттуда послышалось кряхтение, и при свете луны дети разглядели – ребёнка!
Ева решительнее стала дёргать женщину, но та признаков жизни не подавала.
– На пьяную не похожа… – выдавил Павлик. – Неужели того… померла…
– Не каркай! – привычно оборвала Ева и уже громко обратилась к лежащей. – Эй, тётя! Ты живая?… Может и пьяная… – неуверенно протянула девочка и выпрямилась, обдумывая, как поступить дальше.
В это время ребёнок зашевелился и стал всхлипывать, что и повлияло не решимость детей.
– Бедненький, – участливо сказала Ева и, отодвинув руку женщины, взяла ребёнка на руки. – Весь намок и голодный, наверное. Заберём мы тебя с собой, а за твоей мамкой пришлём кого-нибудь.
– Правильно, – согласился Павлик, – наши должны проспаться. Может и закуску сообразили…
С таким оптимистичным настроением и с неожиданной находкой они заспешили в свой неуютный, обшарпанный дачный домик.
Судьба Алтарёва Григория резко крутанулась с началом горбачёвской перестройки. До этого жизнь текла размеренно, степенно, по заранее намеченному плану, впрочем, как и у остальных советских граждан. Со своей женой Софьей вместе работали инженерами на закрытом предприятии в технологическом отделе. Жили в однокомнатной квартире, воспитывали двоих детей – Павлика и Еву – и высчитывали годы, оставшиеся до получения в соответствии с очерёдностью новой трёхкомнатной квартиры. Уже перед самыми судьбоносными изменениями в стране выхлопотали дачу в неплохом месте, возле леса. На такой поступок толкнула плачевная, мягко говоря, продовольственная ситуация в первом социалистическом государстве.
Григорий был видный мужчина среднего возраста, с приятным лицом, украшенным задумчивым взглядом, и статной широкоплечей фигурой. Женщины в его секторе (да и другие) кто украдкой, а кто и откровенно, поглядывали на симпатичного коллегу и при случае в меру флиртовали с ним. Благо Софья работала в другом помещении и не видела и, главное, не мешала таким поползновениям на своего супруга. Сам Григорий не придавал особого значения такому вниманию, строго соблюдая социалистическую мораль, заложенную с детства.