Пришествие квантовых котов

Пол Фредерик

Не торопясь проезжая мимо бобов, водитель большого «Джона Дира» думал, что нет ничего серьезней, чем холодное пиво и пропущенный матч Носков. В этот момент он услышал сзади «зап-зап-зап» приближающейся высокоскоростной машины и «раур-раур» шестнадцатицилиндрового двигателя. Краем глаза он увидел несущийся на него странный дизель – и резко повернул руль… Он испортил несколько бобовых рядов, но, когда оглянулся, на дороге было пусто.

АВГУСТ, 22, 1983 г. ВРЕМЯ: 09.10 УТРА.

МИССИС НАЙЛА ХРИСТОФ БОУКВИСТ

Немного

непривычно находиться в родном городе Доминика без него самого, но я была занята. Здесь всегда в изобилии концерты и множество изнуряющих интервью, а перед выступлением всегда подают коктейль с тяжелым вливом Национальной симфонии. Но самое основное – десять минут репетиции с оркестром отнимают час времени. Заботясь о преждевременности, пытаясь припомнить все отрывки, темп и интонации, мы договариваемся позже. Некоторые считают, что, чем больше репетируешь с Мстиславом Ростроповичем, тем легче, оттого что Слави сам начинал в качестве виолончелиста. Ничуть не бывало: он ужасно нервный. Он может преследовать вас своим сумасшедшим состоянием, заметив синкопирование звука. Я не говорю, что не люблю с ним работать… Например, Слави обладает удивительным чувством юмора. Кроме того, меня очаровывают такие мужчины.

Могу подарить вам идею одной их его тонких шуток. Когда я подписала и вернула контракт на зги выступления, позвонила концертмейстер:

– Слави сказал, что вы можете выбрать Сибелиуса или Мендельсона…

Я не смогла удержать смех.

Очень забавная шутка. Это уже история: раньше, когда я сыграла Национальную симфонию, журналисты изобразили меня заснувшим часовым. Думаю, я была утомлена. Во всяком случае, я сказала ей то, что говорит не каждый скрипач, но знает любой, кто играл на скрипке после Паганини. Есть концерты, которые звучат сложнее, чем они есть на самом деле, например, как у Мендельсона, и концерты, показывающие мастерство, более трудные, чем кажется по звуку, как у Сибелиуса. Поэтому я ответила, что, когда хочу получить дешевое «браво» от наивной аудитории, я играю Мендельсона, а если хочу показать себя коллегам – Сибелиуса.

– Передайте Слави, – скорее всего, я исполню Мендельсона! – сказала я концертмейстеру, улыбнувшись в телефон. Потому что, как я знала, не будет ни того и ни другого. И правда, через пару дней я получила корзинку цветов с запиской от Елены Ростропович: «Не просто талантливо и не только чудесно, но и очень трогательно! Слави пересылает свои комплименты поклонника и просит сыграть Гершвина: на концерте будет присутствовать госпожа президент!!»

Я связалась с ним и сказала, что с удовольствием исполню Гершвина. Он был одним из великих композиторов и, кроме того, хорошо, по-американски, сочинял скрипичные концерты. Во всяком случае, я знала, что госпожа Рейган не желала слушать иностранные вещи.

Елена Ростропович – очень милая леди, но я не всегда знала, что у нее на уме. Например, я не знаю, что ей известно обо мне и Доме. Мы осторожно уклонялись от болтовни на эту тему, и до сих пор она ни о чем не спрашивала. Но когда я получала приглашение на ужин, я узнавала, что там был и Дом. Мы с супругом всегда назывались «мистер и миссис Боуквист», а Дома с женой объявляли как «сенатор и миссис Де Сота». Совершенно неважно, что наши супруги находились в Чикаго – почти всегда (как Ферди) и очень часто (как Мэрилин Де Сота). Поэтому Дом мог провести ночь в моем номере. В дни концертов мы работали целый день, а в одиннадцать вечера встречались у Елены с выражением искренней неожиданности. Затем ехали в снятый Домиником дом. Постоянный…

Эти

вечера – самое лучшее время моей жизни и жизни Дома. Мы могли появляться на публике. Потом, когда оставались вдвоем, было очень мало шансов, что хоть один из нас будет разоблачен супругом. Мы делали все, что в Чикаго было довольно рискованно – там всегда был шанс, что кто-нибудь из наших супругов не вовремя появится в вестибюле отеля, на лестнице или в ресторане, где мы обычно встречались. Другие города лучше – иногда по счастливой случайности Дому удается придумать повод для вылета в Бостон, Нью-Йорк или еще куда-нибудь, где я выступаю. Мы всегда выжимали время… Нет, Вашингтон – лучшее… безусловно, из того, что я видела.

Но и здесь у нас были знакомые. Рано или поздно Ферди или Мэрилин услышат намеки и почувствуют неладное. Это только вопрос времени. Частные детективы? Вероятно! А почему бы и нет? За супружескую измену приходится расплачиваться.

И тогда на наши головы с грохотом свалится многое, и то, что произойдет, будет слишком неприятно…

Но, пожалуйста, Господи, еще чуть-чуть!

– Никогда! – уверенно сказал в два часа ночи Дом, натягивая носки, когда я рассказала о своих мыслях.

– Рано или поздно, дорогой, это случится! – сделала я вывод.

– Этого не произойдет, нас не смогут поймать. – Он помолчал, натягивая штаны, и, согнувшись, поцеловал меня в пупок. – Мы всегда будем заниматься любовью, даже если нас засекут…

Я не дала продолжать, точнее, попыталась.

– На концерт приедет госпожа Рейган! – сказала я.

– Да? Что из того? – спросил он и кивнул с умным видом. – О! Я увидел связь: ты не хочешь шокировать президента, да? Но если нас не схватят, мы не шокируем, а если и схватят – всегда есть выбор, можно…

– Нет, я не про это! – сказала я, прежде чем он закончит свое изречение словом «пережениться». Потому что это не было неприемлемой темой для дискуссий, хотя бы и с сенатором Домиником Де Сота. Я могла изменять мужчине, который меня любил, но не могла выбросите его из своей жизни, прилюдно унизив.

Так что я не переживала, когда Дом уехал в Нью-Мехико, потому что он становился все более настойчивым, а я постоянно отгоняла эту мысль. И когда на ночном концерте я начала с быстрого синкопированного «горячего аллегро», его кресло пустовало.

Что случилось после, было полной неожиданностью. Чтобы вам было понятней, расскажу о концерте.

Гершвин умер молодым – он только начал сочинять скрипичную музыку, но однажды, когда он переходил Пятьдесят вторую улицу, его сшибло такси. Тогда это было странным! Ранее ему надоело нанимать Фреда Гроуфа с его оркестром, и во время скрипичных концертов Гершвин прекрасно дирижировал сам. Его отличием были деревянные духовые и ударные – они смягчали сердце.

Еще я любила то, что он позаимствовал хитрости Мендельсона. Мендельсону не нужна фальшивая пауза после первого действия, чтобы публика не подумала об окончании концерта. Аплодисменты, конечно – признак уважения, но и тревога: половина аудитории поспешит аплодировать, а другая будет сердиться на болванов, задерживающих выступление. Мендельсон не позволял этого, закрепляя время от первого действия до второго одной нотой. Здесь никогда не было молчания и беспокойства публики, мужчины, пришедшие на концерт по требованию жен, нервно смотрят на соседей, ожидая конца: вы слышите легкий шорох, шепот и приглушенный кашель. Я очень хочу, чтобы Чайковского, Брика и Бетховена слушали так же внимательно, и крайне признательна Гершвину и Мендельсону.