Пришло на память

Все, что написано ниже, пришло мне на память случайно, неожиданно, и пусть не удивится читатель отрывочности этих случайных воспоминаний. Произошло это оттого, что воспоминания нахлынули на меня в самое неподходящее для них время. Шел я как-то по Невскому в морозный зимний полдень, занятый своимимыслями, озабоченный своими заботами, шел, не видя ни толкотни, ни давки, не слыша ни единого звука, кроме тех, какие слышались мне в моих молчаливых размышлениях; и вдруг на углу какой-то

из улиц, впадающих в Невский, — сплошная масса народу всякого звания и состояния: и барышни с портфелями нот, и рыбники с посудинами на головах, и чиновники, и офицеры, а среди улицы — масса остановившихся экипажей, карет, извозчиков, ломовиков, и все это сгрудилось в кучу по случаю похорон какого-то военного.

Остановившись вместе с другими и оглядевшись, я совершенно случайно увидел в толпе как будто знакомую мне фигуру крестьянина, да и крестьянин как будто узнал меня. "Кто это такой?" — думал я в то время, когда военный оркестр затянул унылое и длинное "Коль славен". Приблизившись к крестьянину, я спросил его, где я его видел, и с двух слов мы совершенно узнали друг друга. Мы — точно, виделись и знали друг друга, но давно, года с два назад, в деревне, где я провел целое лето, первое, самое приятное деревенское лето… В то время Иван (так звали моего знакомца) был простым работником, и я видал его не иначе, как в одной рубашке; теперь на нем был ватный картуз, тугой платок на шее, ватная чуйка, а лицо уже не носило той загадочной драматической черты, которую я помнил в нем, а было какое-то глупо-важное, опухлое нездоровой полнотой, да и голос у него был сиповат.

Несмотря на то, что нам было приятно встретиться, оживленного разговора между нами как-то не вышло. Слушая унылые звуки "Коль славен", глядя на публику, на солдат, на офицеров, державших в руках подушки с орденами и переминавшихся от холоду с ноги на ногу, — мы перекидывались самыми ординарными вопросами н ответами.

— Ты что ж, давно в Петербурге?.

— Да уж, почитай, с год.

— Что ж… на месте?

— Как же, слава богу!

И молчим.

— Хорошее место?

— Место? Дай бог всякому, вот какое место!

— Где же?

— На пивоваренном заводе.

И опять помолчим.

— Довольно я, — говорит Иван, — на мужиков поработал; будет!.. Пущай кто другой опробует. Я довольно это знаю, как в работниках жить у мужика.

— Что ж, разве здесь лучше?

— Здесь-то? здесь вот как, я вам скажу: харчи ежели взять…

Неожиданно унылые звуки прекратились, раздалась глухая барабанная дробь, по поводу которой один из рыбников, находившийся в публике, заметил:

— Н-но! Горох просыпал!

А другой совершенно серьезно прибавил:

— Должно, мешок прорвался.

И этими двумя фразами унылое настроение публики почти мгновенно перешло в улыбающееся, а еще через мгновение и совсем сделалось веселым, потому что вслед за барабанным боем офицер, сидевший на коне, возгласив на всю улицу: "На плэ-э-э… ччо!", повел взвод солдат в противоположную от процессии сторону, причем музыканты, уткнувшись губами в свои трубы, грянули на весь Невский развеселый немецкий вальс.

И не успела печальная процессия пройти по Невскому и ста шагов, как вся недавно унылая от унылых звуков толпа заплясала, зашагала в такт развеселым звукам вальса, подпрыгивая и смеясь тому, что вот никак нельзя удержаться, чтобы не плясать, и плясать притом совсем не во-время, совсем не у места. А вальс все более и более раззадоривал публику.

На перекрестке в одно мгновение образовался неистовый водоворот людей, экипажей и лошадей, все хлынуло сразу — и вперед, и взад, и поперек. Пробиваясь сквозь толпу, я было совсем потерял Ивана, но, оглянувшись, увидел, что Иван догоняет меня, желая что-то сообщить и указывая на что-то руками и головой.

— Гляньте, гляньте, — заговорил Иван: — ведь перед богом, это Варвара скачет!

— Какая Варвара?

— Вон, вон, глядите! — торопливо заговорил Иван, повертывая меня за руку к Невскому.

Посреди улицы, в куче хлынувших друг на друга экипажей, неслось множество саней с "погибшими созданиями". Извозчики, невольно покоряясь звукам вальса, улыбались и весело стегали лошаденок, несшихся вскачь; весело улыбались и погибшие создания… А блестящие вдруг хлынувшие на Невский и весь Петербург лучи солнца, точно на посмеяние, как нельзя ярче высветили перед всем народом эти опухлые, больные, однообразно неживые лица. Веселые извозчики очень скоро умчали их из наших глаз.

— Ах, какое сходствие! перед богом, она!.. Как есть она самая — Варвара?

— Какая Варвара? — опять спросил я его.

— А работница-то. Помните, еще она меня ведром-то по этому месту?

Иван показал на свою щеку и, видя, что я вспоминаю, прибавил:

— Ведро-то, пес ее возьми, согнулось, даром что железное… Ведь вот какой идол была…

— Нет, — сказал я, вспомнив историю с ведром, — не может быть!

— Ох, что-то будто… Как есть Варвара!

— Нет, не может быть… Ты обознался…

— Уж сходствует-то оченно! А может, что и опознался… Ведь это нешто долго!

На этом мы расстались, и расстались навсегда. Но эта случайная встреча, несмотря на то, что я занят был своимиделами и заботами, вызвала во мне множество деревенских воспоминаний. Они возникали во мне как бы наперекор этим моим заботам и размышлениям. Не думайте пожалуйста, что все сказанное есть просто предлог для того, чтобы рассказать историю погибшего создания. Нет! Повторяю еще раз, воспоминания были случайны, отрывочны и беспорядочны.

Таким образом, расставшись с Иваном и продолжая путь по Невскому, я сам не мог объяснить себе, почему вдруг мне вспомнилось… сено… Слушая звуки удалявшегося оркестра и озабоченный своимделом, я в то же время почему-то никак не мог отогнать воспоминания о приветливых зеленых лесных лужайках, о стогах, копнах и зародах свежего душистого сена. Даже запах, этот прелестный запах травы, цветов, древесных побегов, попавших в копну и стог, даже он как будто припомнился мне, я как бы ощущал его… А как только пришло мне на память сено, так сейчас же вспомнил я и Демьяна, мужика, у которого жил то "первое" лето.