Приснись
Шрифт:
– Я и не думала!
Но голос ее звучит не очень уверенно, будто она уже заказала планер, а теперь на ходу попыталась сообразить, каким образом от него избавиться.
– Яхта у вас есть. Загородный дом тоже. Сложная задача!
С Олей я не допускаю пошлостей, поэтому не предлагаю ей подарить бате новую жену или резиновую куклу. Да меня и самого от таких шуточек корежит, хотя у моих приятелей они в порядке вещей.
Приятелей? У меня есть приятели? Это ведь те люди, которых приятно видеть…
Мой приятель – Женя?
В полутьме кабинета его голос звучит «замогильно», как говорили мы в детстве:
– Евгения Леонидовна, вы уже закончили занятия?
Директор нашей школы сердито сопит, глядя на меня, посмевшую вторгнуться в святая святых. Понимаю его: каждое мое появление влечет за собой дополнительные усилия, ведь приходится решать чьи-то проблемы, которые я притаскиваю кипами и умоляю его решить. Просто поболтать я к нему не заглядываю, на это у меня есть коллеги, дежурные, уборщицы… Я не из тех, кто стремится завоевать расположение сильных мира сего, мне не хочется чувствовать себя обязанной кому-то, а дружба с людьми, занимающими разного уровня кресла, неизбежно оборачивается именно этим. Или я наговариваю? Что мне о них известно, в конце концов? Так же, как о красивых мужчинах, на которых я смотрю с расстояния ста метров…
Наверное, втайне директор мечтает уволить меня, мешающую ему пребывать в состоянии сладкой неспешности, но с учителями по классу гитары в нашем городке не густо, ему просто некем меня заменить. Так что он сжимает покрепче свои выступающие, как у крысы, зубы, и стоически терпит мое существование.
Нет, я вовсе не насмехаюсь над Анатолием Палычем, – мне ли! Я даже сочувствую ему, такому маленькому и хиленькому, что мне не составило бы труда раздавить его, просто упав сверху… Ох нет! Фу, какая гадость… Чтобы моя физиономия не выдала отвращения, вскипевшего внутри, перевожу взгляд на один из блестящих дипломов, которыми просто облицована стена. Среди них есть и заработанные моими учениками, но директор скорее сожжет их, чем позволит учителям повесить их в своих кабинетах.
– Закончила, Анатолий Павлович, – я выбираю сдержанный тон, чтобы это не прозвучало бы слишком радостно, а то он обязательно придерется к тому, что я не одержима своей работой, хотя и знает: это не так…
Директор начинает нервничать, не может дождаться, когда я заговорю о главном. Мне мерещится, будто из его кожи пробиваются короткие иглы, как у тех кактусов, которыми заставлен маленький столик у окна. Нет, мне тоже нравятся эти строптивые колючки, это еще ни о чем не говорит. Напротив, мне жаль кактусы, которым приходится терпеть общество этого неприятного человека.
– Ну, в чем дело? – не выдерживает он.
Мой голос звучит умоляюще:
– Мы сможем перевести ученика из одного отделения в другое?
Его пальцы скручивают листок бумаги, стремятся порвать его на клочки. Чтобы директор не сотворил того же со мной, я смотрю на него с глуповатой доверчивостью котенка. Кто в состоянии обидеть котенка? Или слоника…
– С какого на какое? И о ком речь?
– У меня есть ученик Миша Кравцов, – поясняю я терпеливо. – Ему очень хочется перевестись на художественное отделение. Он прирожденный скульптор, а с гитарой, похоже, никогда не станет одним целым.
– Его родители не подавали заявления.
– Сначала я хотела уточнить у вас…
«Хозяин» – так и вертится на языке.
– Учебный год уже начался, – напоминает Анатолий Палыч, глядя мимо меня, и его можно понять. – Чем ты раньше думала?
Мой голос истончается до шелеста:
– Простите. Конечно, надо было раньше. Вы правы.
Такой я нравлюсь ему больше, он даже переходит на «ты», хотя это вовсе не значит, будто наш разговор переместился в некую доверительно-дружескую плоскость и вот-вот мы начнем понимать друг друга с полуслова. Я-то не имею права ответить ему тем же, и мы оба это знаем.
– Вечно ты носишься с чужими проблемами, Ширина. Своих нет?
Я только качаю головой: какие у меня проблемы? Он с видимой мукой выдавливает:
– Будет заявление от родителей учащегося, тогда продолжим разговор.
Только наш директор способен назвать Мишку «учащимся»… Чтобы снова не рассмеяться, я перевожу взгляд на кактусы и неожиданно для себя спрашиваю:
– А как их зовут?
– Кого? – Директор смотрит на меня с подозрением.
– Ваши кактусы. Вы их как-то назвали?
– Зачем? Они же кактусы.
– Но не стулья же! Они живые. Им приятно, когда с ними разговаривают… Тем более, если называют по имени.
– Женя, уйди! – стонет он, почти упав на стол. – Просто уйди с глаз моих…
Покорно склоняю голову, я же не боец:
– Как скажете, Анатолий Павлович. Значит, заявление?
Прямо из школы я отправляюсь домой к Кравцовым, надеясь застать кого-то из Мишкиных родителей. Можно было, конечно, позвонить, но такие судьбоносные вопросы лучше решать с глазу на глаз. Труднее ведь будет сказать мне в лицо, что ты не желаешь счастья своему сыну, чем бросить это в трубку?
По крайней мере, я надеюсь на это, шагая по усеянному трещинами асфальту, уложенному еще в годы моего детства. До сих пор мне помнятся прежние названия магазинов, державшихся десятилетиями: «Огонек», «Тысяча мелочей», «Ромашка»… Центрами притяжения местных ребят были отделы игрушек, где я проводила часы, просто любуясь куклами и наборами посуды, а если и касалась, так самыми кончиками пальцев, затаив дыхание. Почему-то мне было неловко просить папу купить что-нибудь новенькое, хотя он всегда зарабатывал прилично. Мама бросила нас не из корыстных соображений, это точно…
Теперь магазины меняются каждые полгода, не успеваешь запоминать. Недавно появилась уютная кофейня, где все настолько вкусное – не выходила бы оттуда! Но огорчает, что через большие окна видно каждого, кто находится внутри, и если я даже буду сидеть там с одной чашечкой капучино, все равно знакомые будет ворчать:
– Еще бы она не толстела – жрет как не в себя!
Поэтому я поспешно пробегаю мимо, стараясь даже не дышать, чтобы дразнящий запах не вскружил голову. Потом вспоминаю, что иду в многодетную семью, и надо бы захватить вкусняшки… Но уже в магазине, окинув взглядом конфетный прилавок, соображаю, что понятия не имею о том, чем их можно угостить. У каждого второго аллергия, и не дай бог ошибиться с лакомством… Тогда не только мне достанется, но и Мишке, а уж этого я хочу меньше всего.