Prison
Шрифт:
— Делай, что тебе говорят, — сказал Один. И, когда Тули со злостью рухнула на колени, Всеотец приставил к ее лбу Гунгнир. Монах за спиной Тули дернулся, но тут же, взвыв от боли, повалился на пол.
— Что ты делаешь? — выпалил я, схватив отца за руку. — Она…
— Я помню, кто она, — спокойно ответил Один. — Я хочу помочь ей. Ты же не знаешь, чего ожидать от обезумившей женщины? А обезумевшая мать еще больше опасна! Я не собираюсь лишать ее жизни, усмири свой пыл и отпусти мою руку.
Я разжал пальцы, не сводя с Одина глаз, и отошел на пару шагов назад, к Эйр. Богиня положила свою ладонь
— Он поможет излечить ее душу, изгнав безумие.
— Я освобождаю твой разум из плена, в который ты заточила его по незнанию, — уверенно говорил Всеотец. — Пусть спокойствие и хладнокровие вновь поселится в тебе.
Тули охватило легкое золотое свечение, будто она попала в бурю из золотистого песка. Ее глаза смотрели снизу вверх, прямо в глаза Одина, и с каждой секундой взгляд ее казался все более адекватным. Жаль, что Один не в силах вернуть смертной воспоминания, тогда бы можно было бы разобраться с этим гораздо быстрее.
Когда Всеотец убрал Гунгнир от лица Тули, она смотрела на нас совершенно беззлобными, но немного испуганными глазами.
— Встань, дитя, — велел Один. Тули послушно поднялась. Было видно, что она боялась нас. Смертная инстинктивно прижала руки к животу, словно пытаясь его защитить от возможной опасности. — Ты помнишь, кто ты?
Смертная уверенно кивнула, а затем перевела взгляд на меня.
— Не пытайся вспомнить нас, вернуть тебе память мы не в силах, — сказал Один. — Не бойся, никто не причинит тебе зла.
— Разве норны не помогут? — взволнованно спросил я. — Ведь Урд здесь, пусть она…
— Я могу всего лишь рассказать ей о ее прошлом, — тихо просипела норна, стоявшая практически в дверях. — Она выслушает и все. Больше я ничего не могу сделать. Но и этого делать не буду.
— По какой же причине ты отказываешься? Разве не ты говорила о том, что надо наладить отношения с монаршей семьей? Вот он, ваш шанс, — проговорил я, закипая от злости.
— Она не будет этого делать не потому, что плохо относится к кому-либо, Лофт, — ответила Скульд вместо старухи-норны, которая пронизывающим взглядом следила за мной. — Просто будет лучше, если Тули сама начнет все вспоминать, подумай об этом! Ты можешь помочь ей вспомнить себя и… Все, что между вами было. А вываливать на нее всю эту информацию будет опрометчиво.
Я посмотрел на Тули. Смертная все еще прижимала руки к животу и, округлив теплые карие глаза, смотрела на меня с испугом, словно боясь моей реакции.
— Но ведь она не помнит вообще ничего! Она не помнит ни Одина, ни Тора! Не понимает, что происходит! — закричал я, не в силах больше сдерживать свой гнев. Я сделал несколько шагов в направлении Скульд, пока та, отступая, не врезалась спиной в дверь.
— Отнюдь, она понимает, что происходит, помнит, от кого исходит угроза, — тихо отвечала прорицательница. – Да, она не помнит Всеотца, меня, Тора и остальных… Но это не проблема, мы с ней заодно, у нас одна цель.
— Но она уверенна, что ее жених — этот паршивый монах!
— Ну, может, это не самый плохой вариант для нее? — усмехнулась Скульд. Не выдержав, я ударил кулаком по двери, прямо рядом с лицом прорицательницы, оставив на мягком дереве огромную трещину. Как жаль, что я ничего не могу
— Благодаря твоей возлюбленной, мы обладаем мощнейшим артефактом, — раздался голос Урд. — Она рисковала и принесла свои воспоминания в жертву. Теперь в твоих силах только заново дать ей себя узнать. И поверь, сейчас ты делаешь это не самым лучшим образом. Ты пугаешь мать своего ребенка. Посмотри на нее. Она боится тебя.
Я не поворачивался. Мне не хотелось снова видеть ее испуганное лицо. Это просто невыносимо. Должен же быть хоть какой-нибудь способ…
— Если нам удастся противостоять Таносу, то, вернув Камень Разума, возможно, мы сможем что-то придумать, но пока тебе надо держать себя в руках, — проговорила Скульд, хлопая своими по-детски наивными глазами. — Ношение Перчатки не проходит бесследно, будь благодарен, что ребенок внутри нее, и Тули не умерла, надев Перчатку, — добавила она почти шепотом.
Я закрыл глаза, стараясь успокоиться и принять все, что происходит сейчас. Скульд права. Если норны ничего сделать не могут, то надо всеми способами добыть Камень Разума. А сделать это можно только одним способом…
— Когда Эйр окажет помощь монаху, я был бы очень рад, если мы соберемся и обсудим наши дальнейшие планы, Всеотец, — повернув голову к Одину, сказал я, а затем снова посмотрел в небесно-голубые глаза Скульд и еще раз ударил по двери, напоследок насладившись ее испугом.
— Проклятый Йотун, — прошипела девочка.
— Маленькая лицемерка, — ухмыльнулся я и поспешил покинуть больничное крыло.
Комментарий к Глава 28. Безумие.
Прошу прощение за долгое отсутствие новой главы. Постараюсь больше не задерживаться!)
========== Глава 29. Военный совет. ==========
В моей голове стало совсем тесно. Такое чувство, что кто-то просто запер все мое безумие, и теперь оно скребется в закрытую дверь, словно бешенный пес, царапая сознание когтями. С каждым днем я чувствую себя сильнее и сильнее. Связано ли это с ребенком, сердце которого бьется во мне или это самый обыкновенный адреналин предстоящей пугающей неизвестности? Мне уже все равно.
Вспоминая свое поведение, до того, как Один помог мне вернуть ясность рассудка, первым делом мне хотелось спрятаться в самом темном уголке Асгарда и не высовываться, пока я не умру, покрывшись своим стыдом, словно мхом…
Но потом здравый смысл взял верх над моими чувствами и настоятельно рекомендовал не распускать нюни, а начать приносить окружающим пользу. И, заодно, извиниться перед Эйр и ее целительницами. Что я и сделала в первый же день своего «возвращения».
Сегодня было объявлено о собрании совета к вечеру, на который, к моему удивлению, меня все же позвали. И по счастливому стечению обстоятельств, я стала обладательницей целых трех часов свободного времени до начала совета. И я понятия не имела, как именно мне их провести. Мне не хотелось идти к Хиланену, дабы не подвергать его опасности. Голова шла кругом: я ясно помнила, что он — мой жених. Но мои чувства нельзя было назвать любовью. Невероятная привязанность, верная дружба, сестринская любовь – да, но… Даже вспоминая тот поцелуй, я готова была поклясться, что здесь что-то не так.