Пристрастие к смерти
Шрифт:
— Откуда он пришел?
— Оттуда же, откуда я приплыла, — он прошел через автомобильную стоянку.
— Мужчину с девушкой нельзя было ни слышать, ни видеть оттуда, где вы находились?
— Видеть — нет, но когда мы поплыли к другому берегу, я все еще слышала ее смех. Мне приходилось действовать очень осторожно: ведь на борту, кроме Мейкписа, был теперь пассажир и лодка низко осела.
Дэлглиш представил себе забавную картинку: утлая лодчонка, в ней два человека и бдительно застывший на носу Мейкпис. Он чуть не рассмеялся, чего не мог ожидать от себя в разгар расследования убийства, и испытал даже чувство благодарности к этой женщине.
— Как долго вы еще слышали смех девушки? — спросил он.
— Почти пока мы не достигли противоположного берега. А потом смех вдруг разом оборвался.
— В этот
— Ничего. Но если она нырнула умело, особого плеска и не было бы. Впрочем, я едва ли услышала бы его за скрипом уключин.
— Что случилось потом, мисс Джентл?
— Сначала сэр Пол попросил разрешения воспользоваться телефоном, чтобы сделать местный звонок. Он не сказал, куда собирается звонить, а я, разумеется, не спрашивала. Я оставила его здесь, а сама пошла на кухню, чтобы он мог разговаривать свободно. Потом я предложила ему принять горячую ванну, включила электрическую колонку и зажгла все свои керосиновые плитки. Было не время экономить. И еще я дала ему дезинфицирующее средство — протереть ранку. Не то чтобы парень оцарапал сэра Пола серьезно, но его манера драться показалась мне какой-то не мужской. Пока сэр Пол принимал ванну, я высушила его одежду в сушилке; стиральной машины у меня нет, да она мне, в сущности, и не нужна, я ведь живу одна. Теперь, когда существуют быстросохнущие ткани, я даже простыни могу легко стирать руками. А вот без сушилки мне не обойтись. Да, я дала ему старый отцовский домашний халат, пока не высохнет его одежда. Он чисто шерстяной и исключительно теплый. Теперь таких уже не делают. Когда сэр Пол вышел в нем из ванной, я еще подумала: какой он в нем красивый. Мы уселись у камина и стали пить горячее какао, которое я сварила. Мне пришло в голову, что он, наверное, предпочел бы что-нибудь покрепче, и предложила ему вина из бузины. Он ответил, что предпочитает какао. То есть на самом деле он не сказал, что предпочитает какао, он бы с удовольствием попробовал вина, не сомневается, что оно замечательное, но в его положении лучше выпить чего-нибудь горячего. Я согласилась. Когда умираешь от холода, действительно нет ничего лучше чашки горячего какао. Я варю его на цельном молоке. А тогда как раз заказала лишнюю пинту — собиралась приготовить на ужин запеканку из цветной капусты с сыром. Удачно вышло, правда?
— Очень удачно, — согласился Дэлглиш. — Вы рассказывали все это кому-нибудь еще?
— Никому. Я бы и вам не рассказала, если бы вы не позвонили и не сказали, что он мертв.
— Он просил вас молчать?
— О нет, он бы никогда этого не сделал, не такой он был человек. К тому же он знал, что я и так никому не расскажу. Всегда ведь знаешь, на кого можно положиться, а на кого нет, правда? Если знаешь, что можешь, зачем просить? Если знаешь, что не можешь, — какой смысл просить?
— Пожалуйста, не рассказывайте никому и дальше, мисс Джентл. Это может быть важно.
Она молча кивнула. Удивляясь, почему это кажется ему существенным и зачем понадобилось немедленно это выяснить, Дэлглиш спросил:
— О чем вы с ним говорили?
— Не о драке; во всяком случае, о ней — совсем немного. Я спросила: «Наверное, это из-за женщины?» Он подтвердил.
— Из-за той обнаженной девушки, которая смеялась?
— Не думаю. Не знаю почему, но мне так не кажется. У меня такое чувство, что все гораздо сложнее. И полагаю, он не стал бы драться у нее на глазах — по крайней мере если бы знал, что она там. Но похоже, он этого не знал. Она, видимо, спряталась в кустах, когда увидела его.
Так вот почему Бероун оказался на берегу, подумал Дэлглиш. Он приехал, чтобы поучаствовать в вечеринке, поздравить жену и любовника жены, сыграть свою роль в этой цивилизованной шараде: роль благовоспитанного мужа — традиционного персонажа любого фарса. А потом услышал журчание воды и ощутил речной запах, обещавшие несколько минут одиночества и покоя. Поколебавшись немного, прошел через ворота, миновал кусты, автомобильную стоянку и вышел на берег. Пустяк, мимолетное побуждение, но оно привело его к той кровавой драме в ризнице.
И должно быть, именно в этот момент Суэйн, стягивая рубашку через голову, вышел из кустов как воплощение всего того, что Бероун презирал в собственной жизни, в себе самом. Он потребовал, чтобы тот рассказал о связи с Терезой Нолан…
Мягко, но настойчиво Дэлглиш вернул мисс Джентл к своему вопросу:
— Так о чем вы все же говорили, мисс Джентл?
— Главным образом о моей работе, моих книгах. Он искренне интересовался тем, как я начала писать, откуда черпаю свои сюжеты. Конечно, у меня уже шесть лет ничего не выходит — тот род литературы, к которому я причастна, нынче не в моде. Мистер Херн, всегда такой милый, такой отзывчивый, любезно объяснил мне это. Романтическая литература стала теперь более реалистичной. Боюсь, я слишком старомодна. Но изменить себя не могу. Люди порой бывают немного безжалостны к романистам романтического толка, я знаю, но мы такие же писатели, как и все другие. Пишешь то, что тебе требуется излить на бумаге. И все же мне повезло. У меня есть здоровье, пенсия по старости, дом и Мейкпис, чтобы скрасить одиночество. И я продолжаю писать. Может быть, следующей книге повезет больше.
— Как долго пробыл у вас сэр Пол?
— О, несколько часов, почти до полуночи. И я не думаю, что это была дань вежливости. Мне кажется, ему было здесь хорошо. Мы сидели, беседовали; когда он проголодался, я сделала ему омлет. На это молока хватило, а на запеканку, конечно, нет. В какой-то момент он сказал: «Никто на всем белом свете не знает, где я сейчас, ни единая душа. И никто меня не достанет». Произнес он это так, словно я подарила ему нечто бесценное. Он сидел в том самом кресле, в котором сейчас сидите вы, и выглядел таким умиротворенным в халате моего отца, словно находился дома. Вы чем-то похожи между собой, коммандер. Я не имею в виду внешность, он был блондин, вы — брюнет, и тем не менее вы на него похожи — то, как вы сидите, ваши руки, походка, даже голос немного.
Дэлглиш поставил чашку и встал. Кейт с удивлением посмотрела на него, потом тоже поднялась и взяла сумку. Дэлглиш словно со стороны услышал, как благодарит мисс Джентл за кофе, снова настоятельно просит ее никому ничего не рассказывать, объясняет, что потребуются ее письменные показания, что он пришлет за ней полицейскую машину, которая отвезет ее в Скотленд-Ярд, если ей это удобно. Когда они дошли до двери, Кейт по какому-то наитию спросила:
— Когда он уходил от вас в тот вечер, вы видели его в последний раз?
— О нет. Я видела его в день его смерти. Я думала, вы знаете.
— Но откуда же, мисс Джентл, мы могли это знать? — мягко возразил Дэлглиш.
— Я думала, он кому-нибудь сказал, куда направляется. А это важно?
— Очень важно, мисс Джентл. Мы пытаемся восстановить маршрут его передвижений в тот день. Расскажите нам, что случилось.
— Да рассказывать-то особенно нечего. Он появился совершенно неожиданно незадолго до трех. Помню, я слушала «Женский час» на «Радио-четыре». Пришел пешком, при нем была сумка. Должно быть, прошагал все четыре мили от станции, но удивился, когда я сказала, как это далеко. Я спросила, обедал ли он, он ответил, что у него в сумке есть сыр и этого достаточно. Судя по всему, он был голоден. К счастью, я приготовила на обед тушеное мясо. Он с удовольствием ел его, потом мы пили кофе. Он был молчалив. Думаю, он пришел не для того, чтобы поговорить. После, оставив сумку у меня, отправился на прогулку. Вернулся около половины пятого, я сделала чай. У него были очень грязные туфли — этим летом прибрежные луга совсем раскисли от воды, — я дала ему ящичек с сапожными принадлежностями, и он, усевшись на крыльце, почистил их. Затем взял сумку, попрощался и ушел. Вот и все.
«Вот и все», — мысленно повторил Дэлглиш. Вот где он провел недостающие часы, вот откуда грязь на туфлях. Значит, он отправился не к любовнице, а к женщине, которую видел до того всего один раз, которая не задавала вопросов, ничего не требовала, которая однажды уже дала ему несколько запомнившихся ему часов покоя. Теперь он хотел побыть еще несколько часов там, где никто не мог бы его найти. А в Паддингтоне он, должно быть, направился прямиком в церковь Святого Матфея. Надо проверить расписание поездов и высчитать, сколько времени заняло у него все путешествие. Но независимо оттого, лжет леди Урсула или нет, весьма маловероятно, что Бероун успел бы заехать домой, забрать ежедневник и уже к шести прибыть в церковь.