Пристрелите нас, пожалуйста!
Шрифт:
Господи, как же там оказалось холодно, на улице! И как невыносимо жарко стало в доме! Жена изо всех сил подталкивала его в спину. Он вдруг испугался и отчаянно уцепился за подоконник.
– Я не могу! Нет!
И тут она со злостью, что есть сил, ударила кулаком по его одеревеневшим пальцам. Телятин взвыл и разжал руки. Его понесло по обледенелой крыше, словно мешок с тряпьем. Отчаянный крик Аркадия Павловича почти заглушил вой сирен. К дому подъезжала пожарная машина, следом за ней «Скорая». Казалось, во дворе, как в колодце, гуляет
– Тарань ее! – отчаянно крикнул кто-то.
Застрявшую в воротах легковую машину буквально внесла во двор пожарка. Из нее тут же посыпались люди в касках и спецодежде и торопливо начали разворачивать брандспойты. К упавшему в снег Телятину кинулись врачи.
И тут на крыше появилась женщина. Аркадий Павлович всего этого уже не видел, он был без сознания. Зато люди внизу закричали и замахали руками. В спину женщине из смешного окошка, похожего на скворечник, валил густой черный дым. Она казалась такой толстой, неуклюжей. И нелепой.
Но по крыше дома съехала так лихо и уверенно, будто всю жизнь только этим и занималась. Она была спокойна: Аркадий прыгнул. Он жив, не может быть, чтобы разбился. Все будет хорошо.
Так она думала, когда на самом краю обледеневшей крыши закрыла глаза и даже попыталась прочитать единственную известную ей молитву. Но молитва была длинной, а времени мало. Она успела только сказать:
– Ох!
И плюхнулась в мягкий снег. Какое-то мгновение было трудно дышать. Казалось, на грудь положили свинцовую плиту. Потом вдруг легкие обжег морозный воздух, и она поняла: жива. Невыносимо болела правая нога, голова гудела. «Похоже, у меня сотрясение мозга…» – подумала Ульяна Федоровна.
– Она сейчас замерзнет! Быстро одеяла, спирт!
– Носилки! – крикнул кто-то.
– Надо сделать ей укол…
Она была в сознании, когда санитары несли ее в машину «Скорой помощи», стоящую за воротами. Во дворе стало жарко, как на экваторе. Дом, похожий на огромный огненный шар, пылал, хотя пожарные старались. Поливали его из брандспойтов, закидывали снегом. Уже было понятно, что имущество Телятиных не спасти, отстоять бы хозяйственные постройки и соседей. Они стояли тут же, перепуганные насмерть.
– Я вас прошу! Прошу вас! – отчаянно кричал враз протрезвевший Сашка, сосед. – Любые деньги! Только спасите!
– Да иди ты на…! Не мешайся!
– Родненькие, спасите! Лейте с той стороны, где наш дом! Любые деньги!
– Мужики, уберите его кто-нибудь!
– Телефон надо брать, когда звонят, – простонала Ульяна Федоровна. Ей уже стало легче. На морозе дышать было легко, да и обезболивающее подействовало.
На снегу, почти у самых ворот, лежал огромный мужчина. Ульяна Федоровна не сразу поняла, что это Ситников.
– Его у… убили?
– Вы
К ней нагнулся врач.
– Убийца… В доме был убийца.
– Вам нельзя волноваться.
– Подождите, – взмолилась она. – Еще одну минутку…
Двор был полон народа. Да и за воротами толпа. Прибежали испуганные соседи со всех концов коттеджного поселка. К пожарищу их не пускали, они толпились за забором, оживленно обсуждая происшествие.
– Катковы фейерверки запускали…
– Это они подожгли…
– Вы не имеете права! – слышала Ульяна Федоровна визжащий голос Ленки. – Мы тут ни при чем!
– Запрещать надо это баловство…
Сколько же здесь было машин! «Скорая», две пожарных, полиция… Ульяна Федоровна сбилась со счета от мелькавших перед глазами людей. Ее дом, пять лет жизни, милые сердцу безделушки… Ничего нельзя спасти. Странно, она ничего не чувствовала. Потом вдруг вспомнила:
– Ваня!
– Женщина, вы куда? Лежите!
– Там человек! Вы что, не поняли?! Живой человек! – рвалась она из рук санитаров.
– Его спасут.
– Он в подвале! Он там заперт! – рыдала Ульяна Федоровна. Нога… Проклятая нога… Она не могла встать. Кажется, это перелом.
– Вы бы о муже так убивались, – сказал кто-то.
– Муж? А что с ним? – вскинулась Ульяна Федоровна.
– Живой. Без сознания только. Ребра сломаны, многочисленные ушибы, рука… Открытый перелом… Давайте ее в машину…
– Еще одну минуточку… Погодите…
Она не могла удержать слез. Горела ее любовь, ее надежда на новую жизнь, горели мечты. На краю поселка пылал огромный факел. И никто не понимал…
К машине «Скорой помощи», куда уже заносили Ульяну Федоровну, подошел грузный пожилой мужчина с усталым лицом, одетый в поношенную дубленку.
– Она в сознании? – спросил он у врача.
– Да. Пока. Мы хотели ей укол… Снотворное и успокоительное… Такой стресс…
– Погодите. Ульяна Федоровна, вы меня слышите? – зампрокурора, а это был он, нагнулся над стонущей женщиной.
– Да.
– Что здесь произошло?
– Аркадий вам звонил. Он все объяснил.
– В доме вы были вдвоем?
– Нет.
– Что, позвали гостей на Рождество?
– Д-да.
– Тогда я не понимаю: как нанятый вашим мужем киллер решился выполнить свою работу в присутствии стольких свидетелей? Я правильно понял, что Аркадий Павлович хотел вас убить?
– Д-да. Не совсем.
– Тогда объясните мне…
– Гражданин, потом, – вмешался врач, видя, как побелела Телятина. – Она пережила сильный стресс, прыгнула с крыши. У нее, возможно, переломы.
– Хорошо, – сдался зампрокурора. – Потом так потом.
– Савелий Игнатьевич, – позвала Телятина, чувствуя, как правую руку мажут чем-то холодным, пахучим.
– Да?
– Там, в доме, люди. Много людей. Они… мертвы.
– Много – это сколько?
– Двое. А может, трое. Четвертый лежит у ворот. Что с ним?