Присвоенная дьяволом
Шрифт:
Отошла от них и воду на себя из ковша вылила. Вокруг ног водоросли обмотались, но я решила в панику не впадать. Мелко здесь и девушки рядом. Ничего не случится со мной. Не утону. И не утопит никто.
– Дракон ее патлы увидит и тут же прикажет вышвырнуть или своим псам отдать. Тоже мне, конкурентка. Буга, как всегда, пугал нас.
– Та ну, неправда. Красивая она. Волосы рыжие, как у ведьм рисуют, и тело белое, солнцем нетронутое.
Черноволосая девушка бросила на меня быстрый взгляд. А я нахмурилась и в воду посмотрела. Наверное, я вскрикнула, потому что
– О, волосы свои увидела. Эй, русская, так всегда бывает. Вы тут страшными становитесь! Не светят тебе Намсыровы объятия!
– Орбай! Прекрати!
Бросилась за кусты, чтоб они не смотрели на меня и не смеялись.
– Эй! Русская! Мойся быстрее, а то скоро Буга с воды выгонит. Так и будешь тиной вонять!
Я осмотрелась по сторонам и снова ополоснулась водой. И чем мне мыться, у меня только ковш. Ни мыла, ни шампуня. Только подумала, по воде бутыль подплыла. Да, Мирела давала с собой, а я, когда раздевалась, на берегу оставила.
«Хайртай». Сама не знаю, зачем именем этим назвалась, оно в голове прозвучало в этот момент, и я его и сказала. Снилось оно мне. И не один раз. Открутила крышку с бутыли, понюхала жидкость – цветами пахнет. Полевыми. На голову из бутыли жидкость вылила, моля бога, чтоб, и правда, запах тины на мне не остался, а то тошнит от него. Как вдруг ощутила скольжение по телу прямо под водой. Замерла с поднятыми к голове руками, и глаза открыть не могу, мыло зайдет. Сзади всплеск послышался, словно что-то большое из-под воды вынырнуло. От страха дышать стало нечем.
– Так и стой, и глаза не открывай.
И голос…когда шепотом – узнать невозможно.
Этот шепот. Почему мне кажется, что я его уже слышала, что все это уже было. Что когда-то именно этот шепот придумал мне имя. Неужели, и правда? Неужели слышала его раньше? Ведь мне Хайртай показалось незнакомым словом, а сейчас память выдает, что уже кто-то меня так называл…
Хотела вскрикнуть и не смогла, словно удавкой горло стянуло, и ни звука не вышло. Тяжело дыша, застыла вся в мыле, дрожащая от страха и от ощущения полной беспомощности. По ноге кто-то ладонью ведет, и я сама дыхание сзади слышу. По ягодицам вверх к пояснице чем-то острым и в то же время мягким, словно кончиком языка, по позвоночнику к затылку.
– Рук не опускай… Да, вот так. Не шевелись, Хайртай.
И голос этот дрожь во всем теле вызывает, вибрирует где-то внутри струнами, очень тонкими, как на скрипке, и в тот же момент хочется сбросить руки, и страх сковывает все тело. Пальцы скользят по талии к груди, они прохладные, дразнят соски. Внизу живота начинает трепыхаться что-то невиданно острое и мощное, оно отдает к скрещенным и сжатым ногам.
– Красивая, Хайртай, смертельно красивая с этими медными волосами. И кожа у тебя мягкая, сливочная, нежная. Так бы и смотрел вечность на тебя…Ты знаешь об этом?
– Кто ты?
– Не оборачивайся! Не важно… тебе нравится, когда я прикасаюсь к тебе?
– Нет.
– Лжешь, маленькая русская пленница. Тебе нравится. Особенно вот так…
Сжал соски, и я приоткрыла рот. От кончиков груди резким прострелом
– Маленькие, острые, тугие.
– Не смей!
– А кто мне запретит? Ты?
Пальцы скользнули между ног и, раздвинув складки, погладили, и я внутренне взвилась вся, а тело заныло от попытки пошевелиться.
– Крикнешь, тебя услышат и утопят. Молчи. Один звук, и ты умрешь…
Трение прохладной кожи подушечки пальца о выпирающий острый клитор, и я чувствую, как под закрытыми веками жжет то ли от мыла, то ли от слез.
– Мерзко… мерзко мне. Не прикасайся.
– Как же сладко ты лжешь.
Скользит между складками прямо внутрь и трепыхается у самого входа, и я внутренне трепыхаюсь от каждого движения. Задыхаясь от ненавистного удовольствия и понимания, что даже не вижу ублюдка, посмевшего так нагло трогать меня под носом у бандитов и их жуткого предводителя, почти рядом с ведьмой и карликом горбатым. Ощущая, как нарастает ураган внутри. Незнакомый, такой болезненный и сильный, как надвигающийся смерч с огненными искрами.
Раскаленными кольцами вьется адское удовольствие между ног там, где палец умело и настойчиво выписывает одинаковые круги. Вся краска к щекам прилила, а пошевелиться не могу. А он дразнит, сжимает пульсирующими движениями, заставляя выгнуться в немом крике, и, сильно сжав ноги, замереть перед тем, как забиться в оргазме.
Выгнувшись в пояснице и запрокинув голову, дрожать в судорогах невыносимого наслаждения, сжимая его палец бешено сокращающейся плотью и чувствуя, как слезы градом катятся по щекам.
– Хорошо тебе? Нравится, когда я тебя трогаю, когда ласкаю, м? Хайртай? Хочешь еще?
– Отвратительно! Ужасно! Кто ты? Тело насиловать и прятаться. Испугался? Трусливый! Тебя тоже утопят?
Но послышался всплеск, и все исчезло. Я быстро обернулась. Дрожащая, опустошённая, испуганная. Никого нет. Только кусты у воды колыхаются.
– Все на берег вышли.
И тут же вздрогнула, обернулась. Выдохнула, всхлипывая, закрывая грудь руками, оглядываясь снова по сторонам – никого. Словно привиделось все… но тело еще сладко ноет, и дергает плоть отголосками наслаждения. Еще никогда мне не было так хорошо от прикосновений, еще никто не доводил меня до оргазма никогда, и это было неожиданно и болезненно сладко. Вместе с отвращением к себе. С каким-то ощущением собственной распущенности, и в то же время будто знаю, кто меня касался.
Я к берегу побежала, полотенце старое схватила и тут же обмотала вокруг тела.
– Ты чего дрожишь, русская? Вода теплая.
Обернулась, а на меня карлик не моргая смотрит.
– А ну наклонись, лоб потрогаю. Вирус не подхватила? Не простудилась? Чего щеки красные, губы пунцовые?!
А мне мерзко стало от мысли – вдруг это он меня трогал или стражник – вот тот здоровый узкоглазый! Или вон тот с глазами красными, как будто дым в них попал. Но сказать Буге побоялась. Вспомнила слова старой монголки, да и самого карлика о том, что трогать и смотреть нельзя. Кто знает, что мне за это могло быть.