Присяга

Первого апреля 1952 года, незадолго до вступления в силу Сан-Францисского мирного договора, на островах Рюкю, [1] которые, согласно третьему параграфу договора, отторгались от Японии, начали функционировать Центральное правительство и Законодательное собрание, придавшие Окинаве видимость самостоятельного государства. В этот день на месте сгоревшего старого императорского дворца состоялась торжественная церемония, однако люди были исполнены мрачных предчувствий. Древняя история народа Рюкю была летописью унижения и страданий, а этот день означал начало новой эры угнетения. Велики были гнев и скорбь народа, у которого отнимали мечту о независимости родины. Чтобы разрядить обстановку,

американские власти торжественно отпраздновали этот день, но никто не ликовал. Однако интерес к Законодательному собранию – наконец-то, спустя целых семь лет после окончания войны учрежденного на Окинаве – был велик: в результате народных выборов в Собрание был избран тридцать один депутат.

Накануне торжественной церемонии, тридцать первого марта, в канцелярии Законодательного собрания до поздней ночи царила суматоха.

Когда Тёко Тэнган, служащий канцелярии, закончил правку текста присяги и, завернув свиток в фуросики, [2] вышел на улицу, был уже одиннадцатый час ночи. Под текстом присяги, который будет зачитан завтра, не было подписи одного депутата, и ее требовалось получить.

Вокруг простиралось пепелище, окутанное мраком. Среди руин выросли стебли китайского мисканта, сухо шелестевшие под порывами ночного ветра. На фоне звездного неба вырисовывались похожие на телеграфные столбы прямые и тонкие стволы цветущих агав.

Здание Законодательного собрания пострадало от пожара, и свет горел только на первом этаже, где разместилась канцелярия, второй и третий этажи были погружены во тьму. Строение одиноко стояло среди мрачных развалин, устремив в ночное небо искореженные металлические конструкции. Всего десять дней назад здесь расположилось Законодательное собрание. Тёко Тэнган, поступив работать в канцелярию, возвращался теперь домой не раньше десяти часов вечера. Он быстрыми шагами пересек тянувшееся с полкилометра, поросшее китайским мискантом пепелище и вышел на автостраду. Кругом ни души, только один за другим мчатся военные грузовики. Эта дорога шла через лежавший в руинах старый город и соединяла аэродром Наха с авиабазой Кадэна; она змеилась лентой, разделенной посредине надвое фонарными столбами. По одной стороне неслись машины.

Тёко Тэнган остановился у обочины. Свободные такси могли появиться со стороны районов Пэри и Ороку.

Машины проносились мимо без гудков, с легким шуршанием. Лучи фар, перекрещиваясь, скользили по пепелищу.

Такси все не было. В проезжавших мимо автомобилях сидели американские семейные пары, с детьми, либо же солдаты с девицами в обнимку.

Тэнган побрел пешком, размышляя о трудной работе шоферов такси. Почти каждый день в газетах появлялись сообщения то об угоне, то о том, как пассажиры сбежали, не заплатив денег. Тэнган вдруг решил не ловить такси. Лучше пешком – займет, наверное, не больше получаса, а так даже безопаснее. Хотя дома он будет только к полуночи. Ему вспомнился его начальник, Тояма, который советовал ему поехать на такси.

Прохожих совсем не видно. Пешеходная дорожка не заасфальтирована, а по гальке идти трудно. Тэнган подумал, что американцы не ходят здесь пешком, вот ее никогда и не покроют асфальтом. Неожиданно его догнало свободное такси.

– Знаете особняк рядом с тюрьмой?…

– А-а, дом, где живет Камэсукэ Дзяхана? Знаю.

– Пожалуйста, туда.

Тёко Тэнган уселся поудобнее на мягком заднем сиденье и закурил. Он не часто

мог себе позволить разъезжать на такси за свой счет, поэтому сейчас испытывал определенное удовольствие.

– Важная персона этот Дзяхана, – проговорил шофер.

– Да уж, – отозвался Тэнган и откинулся на подушки сиденья. Шофер, конечно, имел в виду то, что Камэсукэ Дзяхана месяц тому назад на выборах в Законодательное собрание набрал большее число голосов. Или решил, что Тэнган близок к депутату, и захотел польстить.

– Теперь-то такие, как Дзяхана, трудятся вовсю, – опять заговорил шофер, молодой парень, одетый в черный джемпер.

– Вы за Народную партию?

– Да как вам сказать… – Шофер резко повернул руль, свернул с автострады на дорогу, ведущую в центр города. И сразу же полотно сузилось, машину начало трясти на колдобинах. Но сиденье было мягкое, и тряска не отдавалась в голове, как в автобусе.

Тэнгану вдруг захотелось рассказать таксисту, что погнало его в путь в такой поздний час: с завтрашнего дня должно начать работу Законодательное собрание. А господин Дзяхана «трудится вовсю» – работает над текстом присяги.

Однако он не стал ничего говорить. Разумнее не болтать о делах канцелярии.

Дорога была плохая, и водитель беспрерывно крутил баранку, объезжая рытвины. Новая часть Нахи выросла за несколько послевоенных лет, подобно сорнякам на окраине старого города, лежавшего на холмах. Здесь было много кладбищ. Новый город рос безо всякого плана, к тому же участки захватили, стремясь обогнать друг друга, дельцы черного рынка; на узких и кривых дорогах двум машинам было не разминуться.

Прежде тюрьма стояла на окраине, в поле, а сейчас она оказалась почти в самом центре города. Туда сажали в основном подростков, добывавших «военные трофеи» – попросту говоря, воровавших имущество американской армии, и нарушителей военного устава.

Вплотную к тюремной краснокирпичной стене стоял дом Камэсукэ Дзяханы. Внизу располагалась кондитерская, и среди окружавших его стандартных домов он выдавался почти на целый кэн [3] вперед.

Выйдя из такси, Тэнган спросил у хозяйки кондитерской, которая как раз собиралась закрывать лавку, где вход, и она ответила: «Дзяхана-сан сейчас на заседании, пройдите туда с заднего входа». Тэнган пошел в глубь сада по огибавшей дом темной тропинке; там стояла похожая на сарай пристройка. В ней даже не был положен потолок и прямо со стропил свешивалась лампочка без абажура; за длинным столом из некрашеного дерева сидело человек пятнадцать. Это и была штаб-квартира Народной партии. На председательском месте восседал Камэсукэ Дзяхана.

– Я изъял те слова из присяги, прошу поставить вашу подпись, – объяснил Тэнган цель визита и развязал фуросики.

Текст присяги был приготовлен в двенадцати экземплярах – шесть на японском и шесть на английском. Японский текст был написан тушью на лучшего сорта бумаге; такую обычно берут для свитков.

Камэсукэ Дзяхана развернул свиток и, подняв свое худое, с выпиравшими скулами и острым подбородком лицо, начал просматривать текст, держа его на вытянутых руках. На губах заиграла ироническая усмешка: те места, где были изъяты слова, закрывали умелые вклейки.

– Слушайте, – он обвел присутствующих взглядом, – вот текст присяги. Сейчас я ее вам прочту.

И с театральной важностью он начал читать: «Мы, избранные на основе доброй воли демократическим голосованием, облеченные законодательным правом при правительстве Рюкю, учрежденного с высокой миссией – повышение политического, экономического и социального благосостояния народа…» – далее в прежнем тексте следовали слова: «вместе с правительством США», теперь они были изъяты, – «…торжественно клянемся: честно и справедливо исполнять свой долг, возложенный на нас родиной – Рюкю».