Притворщик
Шрифт:
– А ему-то это зачем?
– А я знаю? У нас же как, из «спецуры» могут послать на курсы бальных танцев, а информатора – в учебку для убийц.
– И что из этого вышло?
– Что вышло? Плохо вышло. Толя у нас – парень старательный, а потому учился прилежно. А дальше – грустно.
– Почему?
– Дело в том, что всю свою сознательную жизнь он трепетно ненавидел спорт и никогда не дрался, крупным был и миролюбивым, вот никто и не лез. А когда выучился на свою голову, стал бояться.
– Бояться?
– Бояться убить, его же на автомате работать научили, не думая. Вот и боялся,
– И как он сейчас?
– Купил по моему совету пару килограммовых гантелей и носит в портфеле. Если что, бьет портфелем по лысине.
– И как?
– Говорит, что очень эффективно и руки укрепляет.
– Поучительно. Слушай, может, заедем, искупаемся? Тут одно такое место есть...
– Ты будешь смеяться, но я смертельно боюсь воды.
– Что-то вроде аквафобии?
– Вот-вот.
– Странно, а я слышала, что ты еще тот Ихтиандр
Вот тут я действительно вздрогнул. Слава богу, она в тот момент смотрела на дорогу.
Когда мы выехали на Ярославку, она притопала педаль почти до упора и скоро мы въезжали в Москву.
– Надеюсь, ко мне.
– Обязательно.
– А говорили, что ты в одном месте больше одного раза не ночуешь.
– У тебя же дубинка есть, защитишь, если что.
– Не сомневайся.
Так вымотался за день, что даже есть расхотелось. Пожевав немного через силу, побрел в спальню и заснул раньше, чем рухнул на кровать.
Я бежал к выходу из ущелья, петляя, как заяц и визжа от страха, а вслед мне, перекрывая шум пальбы, несся крик Кости Буторина: «Стас, ты куда? Кондратьев, назад, сука!».
Глава 31
Афганистан, провинция Фарах. Горный массив Лор-Кох. Названия ущелья, хоть убей, не помню. Август 1981 года.
Я несся, петляя, как последний заяц, и повизгивая от страха, к выходу из ущелья, а в спину мне возмущенно орал Костя. Хорошо еще, не пальнул вслед.
Это произошло во время моего третьего выхода на боевые. Накануне наша авиация с истинно крестьянской обстоятельностью отбомбилась по горам Лор-Кох, невысокому горному массиву посреди пустыни и базовому району воинства Мамад-Шаха. Вот нас, то есть два отделения нашего разведвзвода и послали посмотреть результаты в «нарезанном» квадрате.
С самого начала все пошло не так. За три дня до этого вертушкой в госпиталь был отправлен пожелтевший под цвет кожуры спелого лимона наш взводный, серьезный и обстоятельный мужик. Командовать на время его отсутствия вызвался замполит роты старший лейтенант Худенцов по прозвищу «Сто четыре дурака». Не знаю, откуда у него взялся этот славный боевой псевдоним, старослужащие на полном серьезе утверждали, что наш политрук с ним родился. Лично я после краткого знакомства с ним понял, что эта его кличка – смертельно оскорбительна... для дураков.
Костю Буторина вся эта цепочка событий, помнится, не на шутку расстроила. Сидя со мной в курилке, он простыми и доходчивыми русскими словами обрисовал мне ситуацию и одновременно поставил задачу.
– Когда вдруг... случится, этого в рот его, в нос его, в ухо... якорь ему в... (папа у Кости был грузчиком в порту), не слушай, он же... придавленный, с детства... марксист..! Делай, что скажу, ...не щелкай, глядишь... мимо проскочит, – последнее он добавил без особого оптимизма. Сказанное им в переводе с общевоенного на литературный русский язык означало: «Когда внезапно начнутся боевые действия с противником, не отвлекайся на исполнение распоряжений этого недостаточно компетентного в военном деле, излишне политизированного персонажа. Старательно выполняй мои команды, будь в тонусе, и успех нам обеспечен».
Переварив в голове сказанное мне Костяном и восхитившись богатством его языковой палитры, я хохотнул, салага зеленый, и переспросил:
– Так слушай или не щелкай?
– Делай, как я сказал, Стас, шутки кончились, – тихо ответил он, и я вдруг понял, что все очень серьезно.
Перед выходом на задание герой-политрук построил пятнадцать человек в одну шеренгу и прошел перед строем, пытливо заглядывая каждому из нас в глаза, видимо, желая передать всем присутствующим хотя бы толику малую своей беззаветной храбрости и боевого опыта. Потом он задвинул короткую, минут на двадцать всего речь, начав ее с любимого: «Со всей революционностью, товарищи!», зачем-то вспомнив о трехстах спартанцах, двадцати восьми героях-панфиловцах и начисто упустив из внимания двадцать шесть бакинских комиссаров. Он призвал нас брать в бою пример непременно с него, старшего лейтенанта Валентина Худенцова, и закончил жизнеутверждающе: «Смерть не страшна, ребята!» Не знаю как кому, а мне сразу стало очень страшно. По выражению личика стоявшего позади оратора Кости я понял, что больше всего на свете ему хотелось для начала утопить того в недавно отстроенном для личного состава туалете типа «сортир», а потом уже идти куда угодно, хоть к черту в пасть, но только без него. Мечты, мечты...
В то неглубокое, не опасное на первый взгляд ущелье Костя заходить не хотел, как почувствовал что-то, и пытался отговорить от этого героя-политрука.
– Не надо туда ходить, обойдем лучше, – Буторин был настоящим разведчиком с обостренным чувством опасности. Наш взводный никогда не стеснялся прислушаться к его мнению. Но на тот момент он валялся под капельницей и подставлял задницу под уколы в военном госпитале в славном городишке Шинданд, а подменявшему его остолопу и романтику войны хотелось подвигов.
– Времени мало, – молвил он, бросив взгляд на часы. – Нам еще боевой листок выпускать.
Костяна аж перекосило.
– Давайте хоть трех бойцов пошлем «жалом поводить», – с трудом сдерживая рвущийся из души мат, попросил он.
– Не ссы, Буторин, – весело ответил бравый воин и, достав их кобуры совершенно бесполезный в бою ПМ, решительно скомандовал: – За мной!
Мы прошли вглубь не более сорока метров, и оказались между двумя пологими скалами, когда по нам открыли с двух сторон огонь, справа, судя по звуку, из «ручника» и, хрен его знает, из чего-то автоматического слева. Хорошо, что у этих ребят гранат не оказалось.