Притворщик
Шрифт:
– Слушай сюда, Шурик.
– Я, кажется...
– Заткнись. В сложившейся ситуации я отстраняю тебя от руководства операцией. Сиди тихо и не отсвечивай. Если не будешь дергаться не по делу, оставлю в живых, да еще и деньжат подброшу, – тут он подмигнул: – Согласен?
– Я немедленно звоню в Центр.
– Значит, не сложилось, – он молниеносно схватил меня за горло и сжал стальными пальцами. – Как бы ты хотел умереть?
– От старости, – просипел я, из последних сил оставаясь в образе.
– Боюсь, что не получится.
– А что скажут твои?
– Это уже не твоя забота.
– А он? –
Надо же, этот супермен купился на такой незатейливый трюк. Он только немного отвернул голову, а я сбил захват с шеи круговым ударом левой изнутри и от все души приложил его хуком с правой в висок. Он рухнул на земляной пол как подрубленный.
Четверо сидели на ступеньках, покуривая. Остальные трое отсутствовали, они охраняли подступы к базе.
– Женя, – позвал я, массируя горло.
– Да, – отозвался заместитель командира группы, капитан Евгений Самохвалов, невысокий чернявый крепыш.
– Ваш командир валяется внутри отключенный и связанный. Есть ли ко мне претензии?
– Проиграли, – сообщил своим Женя и, уже обращаясь ко мне, – претензий нет.
– Кто проиграл? – слегка ошалел я.
– Когда он пошел к вам разговаривать, мы с ребятами поспорили, чья возьмет. Они ставили на него, я – на вас. Теперь с них пиво.
– А если бы он?
– Пришлось бы пеленать, а то совсем заигрался, урод, – Самохвалов встал со ступенек. – Наши действия?
– Лично вам я приказываю вступить в командование группой.
– Слушаюсь.
– Первухина доставить в наше посольство, передайте нашим, чтобы его первым же бортом отправили в Москву. По дороге ни в какие разговоры с ним не вступать.
– Ясно.
– Вот телефон, звоните, вам подтвердят мои полномочия.
– Не надо, я уже в курсе.
– Известите остальных.
– Есть.
Через два дня Родина встречала героев: всех нас, военного атташе и живого, только слегка потрепанного генерала. Что касается лично вашего покорного слуги, то дело до объятий и поцелуев в десны не дошло. Я сразу же загремел под служебное расследование. Как выяснилось, генеральский сынок Юра умел пользоваться не только ножичком. Он удивительно ловко состряпал донос и добрых две недели мне пришлось писать объяснительные, оправдываться, разве что не каяться.
Хорошо еще, что за меня вступился Терехин, к тому времени уже адмирал и, как я узнал позже, группа в полном составе подала рапорта о произошедшем. Спасибо ребятам.
За то дело меня все-таки наградили. Через полгода и чем-то очень несерьезным, типа юбилейной медали «За образцовый проезд в трамвае».
«Крота» вычислили. Им оказался тот самый помощник военного атташе, единственный из всех, причастных к этому делу, с кем рассчитались быстро и по справедливости.
Первухину, насколько мне стало известно, объявили всего-навсего выговор, даже не строгий. А еще через четыре месяца его донельзя успешная карьера внезапно закончилась. Юра, что называется, не по чину выступил в одном популярном московском кабаке. Ему приглянулась дамочка, коротающая время в компании пузатенького субъекта в костюмчике стоимостью в полугодовую зарплату начальника Юриного начальника, и он, недолго думая, предложил ей «бросить этого борова» и присоединиться к «настоящему мужчине». Завязалась оживленная дискуссия, в которой самое деятельное участие приняла охрана спутника той самой красотки. Первухин без особого напряга отключил охраняющих тело, а самому охраняемому нахлобучил на голову фаянсовую супницу с еще неостывшим куриным супчиком, после чего покинул поле битвы по-английски, то есть, не попрощавшись.
Освобожденный ресторанной прислугой от столь экзотического украшения пострадавший начал мстить сразу же, даже не стряхнув с ушей лапшу. Отточенным движением он выхватил из внутреннего кармана испохабленного бульоном пиджака свое оружие – «скромную» телефонную трубку, украшенную по периметру драгоценными каменьями, и набрал парочку заветных номеров.
Все, чего смог добиться Юрин папа, это невозбуждения уголовного дела по факту. «Настоящий мужчина» вылетел из доблестных вооруженных сил, обгоняя собственный мат и визг. Говаривали, что после случившегося он изрядно «присел на стакан» и в итоге сгинул где-то в дебрях недорогих распивочных.
Глава 35
Не сгинул, стоял передо мной живой, здоровый и радостно скалился.
– А говорили, что ты спился на фиг.
– Как видишь, Стасик, все у меня в порядке.
– Если ты помнишь, я очень не люблю, когда мне хамят. Ты как-то раз попробовал...
– И ты меня сделал, – рассмеялся он.
– Сквитаться не хочешь, срань? – вежливо поинтересовался я. – А то давай, если не ссышь, конечно, – и шагнул к нему.
– Стас, – укоризненно протянула Даша. Я повернулся к ней. Коварно предавшая меня возлюбленная, теперь уже, увы, бывшая, стояла в дверях, держа меня под прицелом.
– В руке не дрогнет пистолет, – продекламировал я, замерев.
– Это револьвер, дурачок, – ласково поправила она. – Стой и не дергайся.
Ну, конечно же, револьвер. ОЦ-38, бесшумной стрельбы, калибр 7.62, пятизарядный.
У меня на груди появилось небольшое пятнышко малинового цвета. «С лазерным прицелом», – подсказала услужливая память. Пятнышко опустилось на живот, потом чуть ниже. Я поежился. Видимо, пожалев мои расшатанные нервы, она отключила прицел.
– Можно я присяду, а то что-то ноги ослабли, – хрипло попросил я.
– Только без глупостей.
– Совсем старый стал, – пожалел меня Юра.
– По ночам кричит и плачет, – наябедничала Даша.
– Закурить можно?
– Только медленно и печально. Я неплохо стреляю.
– Кто бы сомневался... Да, ребята, здорово вы все-таки меня обули, – признал я.
– За не фиг делать, – согласилась она. – А еще говорили, что ты – лучший.
– Какой, к черту, лучший, развели как лоха деревенского.
– Давай, докуривай, – поторопил меня Юра, – пора ехать на встречу с твоим дружком Греком.
– Его, что, тоже побрали?
– За ним уже поехали.
– А вспомни, любимая, как блестели твои глаза, – со слезой в голосе вскричал я, – словно ночные звезды над Самаркандом!
– Для этого, милый, существуют специальные капли, – просветила меня любимая. – Юра, что-то он уж больно спокойно себя ведет, да еще и шутит.
– Школа. Все, Стасик, хорош, травить организм. Вставай, пошли. Машина у подъезда. На лестнице не шали, хуже будет.
– Куда уж хуже, – вздохнул я. – А в машине можно немного пошалить?