Шрифт:
Владимир Иванович Даль
Привередница
Жли-были муж да жена. Детей у них было всего двое - дочка Малашечка да сынок Ивашечка. Малашечке было годков десяток или поболе, а Ивашечке всего пошел третий.
Отец и мать в детях души не чаяли и так уж избаловали! Коли дочери что наказать надо, то они не приказывают, а просят. А потом ублажать начнут:
– Мы-де тебе и того дадим и другого добудем!
А уж как Малашечка испривереднилась, так такой другой не то что на селе, чай, и в городе не было! Ты подай
А испечет мать пирог-ягодник, так Малашечка говорит:
"Кисел, давай медку!" Нечего делать, зачерпнет мать на ложку меду и весь на дочернин кусок ухнет. Сама же с мужем ест пирог без меду: хоть они и с достатком были, а сами так сладко есть не могли.
Вот раз понадобилось им в город ехать, они и стали Малашечку ублажать, чтобы не шалила, за братом смотрела, а пуще всего, чтобы его из избы не пускала.
– А мы-де тебе за это пряников купим, да орехов каленых, да платочек на голову, да сарафанчик с дутыми пуговками.
– Это мать говорила, а отец поддакивал.
Дочка же речи их в одно ухо впускала, а в другое выпускала.
Вот отец с матерью уехали. Пришли к ней подруги и стали звать посидеть на травке-муравке. Вспомнила было девочка родительский наказ, да подумала: "Не велика беда, коли выйдем на улицу!" А их изба была крайняя к лесу.
Подруги заманили ее в лес с ребенком - она села и стала брату веночки плесть. Подруги поманили ее в коршуны поиграть, она пошла на минутку, да и заигралась целый час.
Вернулась к брату. Ой, брата нет, и местечко, где сидел, остыло, только травка помята.
Что делать? Бросилась к подругам, - та не знает, другая не видела. Взвыла Малашечка, побежала куда глаза глядят брата отыскивать: бежала, бежала, бежала, набежала в поле на печь.
– Печь, печурка! Не видала ли ты моего братца Ивашечку?
А печка ей говорит:
– Девочка-привередница, поешь моего ржаного хлеба, поешь, так скажу!
– Вот, стану я ржаной хлеб есть! Я у матушки да у батюшки и на пшеничный не гляжу!
– Эй, Малашечка, ешь хлеб, а пироги впереди!
– сказала ей печь.
Малашечка рассердилась и побежала далее. Бежала, бежала, устала, - села под дикую яблоню и спрашивает кудрявую:
– Не видала ли, куда братец Ивашечка делся?
А яблоня в ответ:
– Девочка-привередница, поешь моего дикого, кислого яблочка - может статься, тогда и скажу!
– Вот, стану я кислицу есть! У моих батюшки да матушки садовых много - и то ем по выбору!
Покачала на нее яблоня кудрявой вершиной да и говорит:
– Давали голодной Маланье оладьи, а она говорит: "Испечены неладно!"
Малаша побежала далее. Вот бежала она, бежала, набежала на молочную реку, на кисельные берега и стала речку спрашивать:
– Речка-река! Не видала ли ты братца моего Ивашечку?
А речка ей в ответ:
– А ну-ка, девочка-привередница, поешь наперед моего овсяного киселька с молочком, тогда, быть может, дам весточку о брате.
– Стану я есть твой кисель с молоком! У моих у батюшки и у матушки и сливочки не в диво!
– Эх, - погрозилась на нее река, - не брезгай пить из ковша!
Побежала привередница дальше. И долго бежала она, ища Ивашечку; наткнулась на ежа, хотела его оттолкнуть, да побоялась наколоться, вот и вздумала с ним заговорить:
– Ежик, ежик, не видал ли ты моего братца? А ежик ей в ответ:
– Видел я, девочка, стаю серых гусей, пронесли они в лес на себе малого ребенка в красной рубашечке.
– Ах, это-то и есть мой братец Ивашечка!
– завопила девочка-привередница.
– Ежик, голубчик, скажи мне, куда они его пронесли?
Вот и стал еж ей сказывать: что-де в этом дремучем лесу живет Яга-Баба, в избушке на курьих ножках; в послугу наняла она себе серых гусей, и что она им прикажет, то гуси и делают.
И ну Малашечка ежа просить, ежа ласкать:
– Ежик ты мой рябенький, ежик игольчатый! Доведи меня до избушки на курьих ножках!
– Ладно, - сказал он и повел Малашечку в самую чашу, а в чаще той все съедобные травы растут: кислица да борщовник, по деревьям седая ежевика вьется, переплетается, за кусты цепляется, крупные ягодки на солнышке дозревают.
"Вот бы поесть!" - думает Малашечка, да уж до еды ли ей! Махнула на сизые плетенницы и побежала за ежом. Он привел ее к старой избушке на курьих ножках.
Малашечка заглянула в отворенную дверь и видит - в углу на лавке Баба Яга спит, а на прилавке Ивашечка сидит, цветочками играет.
Схватила она брата на руки да вон из избы!
А гуси-наемники чутки. Сторожевой гусь вытянул шею, гагакнул, взмахнул крыльями, взлетел выше дремучего леса, глянул вокруг и видит, что Малашечка с братом бежит. Закричал, загоготал серый гусь, поднял все стадо гусиное, а сам полетел к Бабе Яге докладывать. А Баба Яга - костяная нога так спит, что с нее пар валит, от храпа оконницы дрожат. Уж гусь ей в то ухо и в другое кричит не слышит! Рассердился щипун, щипнул Ягу в самый нос. Вскочила Баба Яга, схватилась за нос, а серый гусь стал ей докладывать:
– Баба Яга - костяная нога! У нас дома неладно, что-то сделалось Ивашечку Малашечка домой несет! Тут Баба Яга как расходилась:
– Ах вы трутни, дармоеды, из чего я вас пою, кормлю! Вынь да положь, подайте мне брата с сестрой!
Полетели гуси вдогонку. Летят да друг с дружкою перекликаются. Заслышала Малашечка гусиный крик, подбежала к молочной реке, кисельным берегам, низенько ей поклонилась и говорит:
– Матушка река! Скрой, схорони ты меня от диких гусей! А река ей в ответ: