Привести в исполнение
Шрифт:
Они шли по заасфальтированному проходу между металлическими сетками, миновали несколько таких же сетчатых дверей, которые Кленов сноровисто открывал универсальным ключом, несколько раз откуда-то сверху из-за слепящих прожекторов их окликали грубые голоса с властными интонациями, и Кленов отзывался так же грубо и властно.
Обогнув глухую стену режимного корпуса, они прошли стальную калитку в высоком каменном заборе и оказались во внутреннем дворе. Здесь не было прожекторов, только обычные лампочки по углам. Попову показалось, что после яркого солнечного дня он оказался на дне
Он поднял голову. В квадрате колодезного сруба блестели желтые точки. Все правильно. Только колодец какой-то странный… Со всех четырех сторон высокие стены, но странно не это – мало ли колодцеобразных дворов! Странно другое: в стене административного корпуса блестят стекла окон, хотя и перечеркнутые решетками на втором и третьем этажах – в следственных кабинетах и кабинетах оперчасти. А П-образный режимный корпус слеп, угадываются черные квадраты «намордников», будто это нежилое здание – склад или мертвое – морг, склеп.
А самое странное, что где-то здесь, за заборами, решетками, «намордниками», проволокой, сигнализацией находится человек, которого они должны убить. И убийство это предумышленное, тщательно продуманное, хорошо организованное. Разрешенное судом, санкционированное высшим органом власти и подробно расписанное специальной инструкцией.
Такого не могло быть. Или все происходящее просто тяжелый сон, или они здесь совсем по другому поводу… Но тогда зачем оттягивают руку чудовищные самодельные наручники, зачем в кобуре дурацкий макет, зачем в кармане готовый к бою «ПМ»? И кто конкретно будет «приводить в исполнение»? А может, они – все втроем: Викентьев, Сергеев и…
Попов почувствовал, что вспотел. Вполне вероятно – настанет момент, второй и третий номера вынут пистолеты, руководитель группы прикрикнет на замешкавшегося четвертого и отдаст команду… Есть ситуации, когда дорога назад отрезана и надо идти вперед, только вперед, переступая через препятствия, бежать, перепрыгивая, не оглядываясь, не задумываясь, а потом… Потом простишь сам себя, собственные грехи отпускаются легко.
– Сейчас аккуратно, смотри под ноги, – негромко предупредил Сергеев.
Они подошли к неприметной двери в углу двора, скрытой выступом стены и заглубленной в землю, так что идущему впереди Кленову пришлось опуститься на несколько ступенек, чтобы позвонить, и сейчас его голова находилась на уровне живота Викентьева. Бесшумно открылось маленькое треугольное окошко, луч фонаря высветил лицо начальника Учреждения.
Дверь провалилась внутрь. Пожилой прапорщик, прижавшись к стене, пропустил их в небольшой, тускло освещенный тамбур, запер дверь, после чего перегораживающая тамбур решетка сама собой скользнула в сторону.
Не веривший в чудеса Попов осмотрелся и обнаружил под потолком серый цилиндр телекамеры. «Как же она передает при таком освещении?» – подумал он и тут же понял, что освещение нормальное, просто глаза еще не отошли от слепящих лучей прожекторов. Коридор был выкрашен тусклой масляной краской, как сотни таких же коридоров, и пропитан обычным густым духом карболки, гуталина, табака, человеческого пота.
В комнате охраны за пультом перед телемониторами
– Товарищ подполковник, в особом корпусе содержатся шесть осужденных к смертной казни, – истово, не жалея голосовых связок, докладывал капитан. – Двое с нерассмотренными кассациями, трое – с поданными ходатайствами о помиловании, один – с отклоненным ходатайством. Покушений на самоубийство, отказов от приема пищи и других происшествий за время моего дежурства не произошло!
Мониторов было девять, но светились только шесть экранов. Двое показывали спящих людей, на других обитатели камер особого корпуса бодрствовали в напряженном ожидании. Один быстро ходил от стены к стене и обратно, второй стоял в углу, отвернувшись от телекамеры и зажав ладонями уши, третий лежал на спине с открытыми глазами, четвертый сидел на нарах в позе «лотоса» и мерно раскачивался из стороны в сторону, будто в такт заунывному мотиву.
– Видишь, чувствуют, – негромко сказал Сергеев Попову. – У кого отклонена кассация, всегда не спят в ночь исполнения.
Валера ощутил, что ему душно, как давеча в фургоне. «Ну их всех к черту! Откажусь, вплоть до увольнения…»
– Вот наш, – Сергеев указал пальцем. – Покажите крупнее…
На последнем мониторе фигура сидящего в позе «лотоса» стала увеличиваться. Заметив движение объектива, Кадиев дернулся и сделал непристойный жест в сторону камеры. Экран заполнило искаженное ненавистью лицо; перекошенный рот процеживал какие-то слова, а прищур глаз был таким, будто именно он, Кадиев, является здесь хозяином положения и хорошо знает, что надо делать с Кленовым, Викентьевым и остальными.
Дурнота прошла. Попов почувствовал, как закручивается глубоко внутри мощная пружина, не раз бросавшая его на ножи, ружья и обрезы.
– Пора заканчивать, – хрипло произнес Викентьев и надел очки с толстыми стеклами.
То же сделал Сергеев. Попов помедлил потому, что мешали завернутые в газету наручники, пришлось положить их на стол.
– Разверни, – бросил второй номер.
Валера сорвал бумагу, поискал глазами урну, не нашел и положил газетный комок на стол, рядом с переполненной окурками дешевых сигарет закопченной жестяной пепельницей. Надевая защитные очки, он испытывал неловкость под взглядами прапорщиков, явно считающих подобную предосторожность излишней.
Сами они, похоже, ничего не опасались. Одинаково безразличные лица, невыразительные глаза… «Их что, специально подбирают? – подумал Попов. – По какому признаку?»
– Дежурному наряду приготовиться к передаче осужденного! – зычно скомандовал Кленов.
Прапорщики сноровисто вскочили и в мгновение ока извлекли откуда-то черные резиновые палки с рифлеными рукоятками. Сделали они это с той же готовностью, с какой только что собирались взяться за костяшки домино.
– Пусть товарищи распишутся, – напомнил мятый капитан. – Как положено.