Привет, Афиноген

Афанасьев Анатолий Владимирович

Взгляд Гарова пронзал Афиногена с настойчивостью бормашины. Он чуть не перескочил к рассказу о днях своей молодости и все–таки не решился почему–то назвать вещи своими именами, с несвойственной ему застенчивостью ходил вокруг да около. Ему пособила Анна Петровна, знавшая Афиногена получше.

— Вы извините, Гена, что мы так сразу… перешли к вопросу… не осведомились о здоровье. Мы в курсе,

Талка ведь теперь только о вас и говорит… Раньше скрытная была, а теперь девочку будто подменили. Мы с мужем поняли, между вами произошло решительное объяснение.

— Мы заявление подали, — сказал

Афиноген, — извините, пожалуйста, великодушно, что так вышло.

Супруги Гаровы с такой энергией враз заколотили воздух руками, что стало понятно — никакого нарушения этикета не произошло. Наоборот, если бы дети с ними посоветовались, они бы этого им не простили.

— Прошу вас, — сказал мягко Афиноген, — не волнуйтесь так. Я люблю вашу дочь, с уважением отношусь к вам. А главное, я нормальный человек, со мной можно говорить без опаски, напрямую.

— Вот, — буркнул Олег Павлович, — что я тебе говорил, Аня.

— А что я тебе говорила?

— Гена, не считаете ли вы в таком случае, что нам стоит обсудить некоторые детали прямо сейчас? Не откладывая.

— Я готов.

— Папа, — попросила Наташа, — у Геночки еще температура держится.

— Нет у меня температуры, — возразил Афиноген, — и не было никогда.

— Вопрос, видите ли, для нас слишком важный. Мы хорошо сознаем ваше состояние… Но… Нет, нет, мы не хотим ничего менять, да и не в наших это силах. Любите друг друга, женитесь, устраивайте свою семью. Все правильно. Мы готовы помогать, если… Но… Понимаете, Гена, некоторые линии жизни идут параллельно. Счастье в тереме за закрытыми ставнями приятно, но быстро может набить оскомину.

— Мы в кино будем ходить, — сказал Афиноген. — Мало ли.

— Не шутите, Гена, это очень серьезно. В прошлом году Талочка не поступила в институт, что–то там случилось непонятное… Скоро опять экзамены, она совсем перестала готовиться. Неужели потеряет еще один год? Мы не можем быть пассивными в этом вопросе.

— Так это не ко мне вопрос, к ней. Я свое отучился.

— Талочка полностью под вашим влиянием, видите ли. Вы невольно некоторым образом снизили наш авторитет — прости, Тала, что я это при тебе говорю, — значит, вы должны взять на себя и ответственность за нее, разделить ее с нами.

— Папочка, все устроится отлично, не волнуйся. Не поступлю в этом году, поступлю в следующем.

— Я все понял, — сказал Афиноген, и Гарову показалось, что он напялил себе на нос невидимые очки. — Я все понял и со всем согласен. Высказываю собственное мнение. Если Ната поступает в институт, я на ней женюсь. Не поступает — пускай ищет другого дурака. Мне дремучая жена не нужна. С ней и поговорить не о чем будет.

Гаров несколько опешил не от смысла сказанного, а от серьезности тона. Зато Анна Петровна не опешила.

— Ну, что я тебе говорила? — Это к мужу.

— А я что тебе говорил? — неуверенным эхом откликнулся муж. Мимо уже несколько раз прошествовал Гриша Воскобойник. Его никто не навестил, и он скучал в ожидании ужина. На сей раз он, деликатно извинившись, отозвал Афиногена в сторону.

— Кисунов опять йогами увлекся, — давясь смехом, сообщил он. — Зайди глянь.

— Скоро зайду!

И вернулся к Гаровым, которые покорно глядели на его приближающийся больничный халат. Родители

покорно, а Наташа умоляюще.

— Если она будет учиться в Москве, какая же это семья? — спросил Афиноген у Олега Павловича. У того ответ был заготовлен заранее.

— Это проверка чувств, их нравственной основы.

— А в заочный нельзя?

— Разве вы не понимаете? Заочное образование — так, фикция. Ей ведь не бумажка нужна с гербовой печатью — знания.

— Право, я растерян. Надо подумать. Мешать я ей, конечно, не собираюсь. Мне и самому лестно — жена, и вдруг врач. Старики мои обрадуются… Но, может, лучше все–таки в таком случае не спешить, не жениться пока лет пяток?..

Тут Олег Павлович и ухнул, приоткрыл истинные свои планы:

— Кстати, в этом ничего страшного тоже нету. Спешка именно непонятна. У нас вон в том выпуске

десятиклассники двое поженились. Ребенка родили. По совести, смешно и обидно мне на них глядеть. Сами дети, катают в коляске третьего дитя, игрушку. Он устроился на завод, она, естественно, нигде не работает. Как- то это бескрыло, узко. Впрочем, любовь все скрашивает. Но надолго ли… А кончится любовь, с чем они останутся? Особенно она, девушка? Мне жалко ее родителей, искренне жалко.

— И мне жалко, — вступила Анна Петровна, — и ее жалко, и Наташу, и вас, Гена.

Наташа сдерживала подступающие слезы каким–то чудом. Вот во что вылилась встреча Генки с ее родителями. Она ожидала праздника, всеобщего чарующего умиления и себя готовила к роли скромной триумфатор- ши, виновницы торжества, благодаря которой встретились такие чудесные люди, — взамен этого трезвый расчет, эгоистичные напыщенные рассуждения отца. Он разве не понимает, как солнечен ее мир, в котором неожиданно не осталось места для мышиных звуков житейской мудрости. Светка Дорошевич, милая подруга, плакала, обнимала ее, они обе плакали и обнимались, а родители, самые близкие и родные существа, пытаются перегородить ее путь колючей проволокой, подкладывают под ее легкие беззащитные ножки рогатую мину, шнур от которой с удовольствием торопится подпалить ненаглядный суженый… Да кто же она им всем такая? Что же это они переталкивают ее с рук на руки, швыряют, как волейбольный мячик, при ней говорят оскорбительные вещи, не стесняясь, будто у нее и ума недостанет их понять. Что же, кажется, она их раскусила: бездушные, нетактичные, черствые люди — вся троица. Действительно, им нашлось о чем посудачить между собой. Теперь до Судного дня станут толковать и перетолковывать, куда ее половчее, понадежнее пристроить, чтобы не оказалось с ней, горемычной, лишних хлопот, не стала бы она кому–то обузой, не повисла у кого–то из них на шее. Ах, бедная она, несчастная пленница, угодившая в лапы к людоедам.

— Мамочка! — дрожащим хрустальным голосом взмолилась она. — А если уж так случится, что не будет у меня образования, не мила я вам стану? Не нужна? Что ж вы гоните меня от себя? Не хочу я! Не хочу, мамочка! Пусть я убогая, ограниченная — только вот ему так мечтала ребеночка родить. Да, да, папочка, зачем ты дергаешь щекой. Такая я! Хочу катать в колясочке сопливого мальчика, хочу кормить его с ложечки и воспитывать добрым человеком. Пока я Гену не встретила, я просто не понимала, чего хочу. А теперь знаю…