Привет, Ангел
Шрифт:
Алексей, надо отдать ему должное, о семье заботился, деньгами обеспечивал… Ни в чем они с Максом не знали отказа: персональный водитель, всевозможные услуги, любые наряды, капризы и развлечения. Но… никакой души, никакой близости… Он ведь ни разу за все эти годы не то что «люблю»… Хоть бы какое ласковое слово когда… Хоть бы по голове ее погладить, что ли… Хоть когда-то просто приобнять, пусть по-дружески, пусть даже не как любимую женщину… Но в том-то и беда: ни любимая, ни подруга, ни близкий человек, ни интересный собеседник. А кто она тогда ему? Кто? Мать его ребенка! И только! Ну еще хранительница очага. Это с натяжкой, правда. Всю жизнь они с охраной, с мамками-няньками, уборщицами и прочей прислугой. Так что есть кому охранять и очаг, и богатство, и имущество.
И дома она его почти никогда не видела. То на работе, то на разборках,
Да, Наталья жила своей жизнью, занимаясь собой, сыном, встречаясь с подругами, посещая культурные мероприятия, путешествуя, читая, совершая бесконечные покупки. Она уже привыкла не переживать за мужа по мелочам, не реагировать на его оскорбления, не ждать к ужину, не искать разговоров с ним. Она уже привыкла к его холодности, отстраненности, равнодушию. Она не понимала, почему он живет с ней. Семья была не нужна ему. Это было настолько очевидно, что бросалось в глаза любому и каждому. Ей – да, нужна! Ну куда она без него?! Что она умеет? Как она сможет? Да не сможет она без него! А ему? Что для него семья? Наверное, прикрытие, тыл, фон его жизни. Сын важен для него, безусловно. Он его как-то воспитывает по-своему, какое-то время находит для совместных мероприятий: на отдыхе они много общаются, да и по выходным, как правило, то лыжи, то боулинг, то дома в шахматы. Но все это с сыном, не с ней. То, что у Алексея есть своя личная жизнь, это ей было ясно. Ни ревности, ни боли это ей не доставляло. Ну есть и есть. С ней он, невзирая ни на что, спал регулярно. Ее это не радовало, удивляло. Да и какая радость? Без ласки, без любви, без нежных слов… Акт, одним словом. Очередной слив накопившейся за день агрессии.
Когда они бежали в Чехию, у Натальи родилась надежда. Ну в смысле «нет худа без добра». А вдруг, думала она, на чужбине, в уединении, в вынужденной изоляции они, оставшись наедине друг с другом, сблизятся, откроются, соединятся…
Но нет, чуда не произошло. Ее излишнее внимание его раздражало. Ее душевные порывы казались ему неискренними. Ее попытки сближения были ему не нужны. А сам он как жил сам в себе, так и продолжал жить, не нуждаясь, казалось, ни в ком. Хотя нет, замечала она иной раз такую тоску в его глазах, что понимала своим женским сердцем: страдает он по кому-то, вспоминает, грустит…
Вот с такими невеселыми мыслями собиралась Наталья в очередное, неведомое на сей раз путешествие. Алексей карты не раскрывал: маршрут не озвучивал, числа не уточнял. Короче, держал их с Максимом в неведении до последнего. Просто строго сказал, чтобы были готовы к выезду в любой момент.
Самый банальный, самый распространенный и, пожалуй, беспроигрышный вариант вербовки мужчины – это женщина. Алексей усвоил это с ученических времен и убеждался в его действенности неоднократно в течение жизни. Только не на себе. Столько ребят знакомых из-за баб погорело, столько проблем себе люди наживали. Да и вправду очень даже мужики реагировали на такого рода «подставы». Лично для себя Алексей подобные варианты исключал. Зная свою натуру, он не боялся заводить знакомства, никогда не волновался, увидит ли его кто-нибудь в обществе той или иной дамы, никогда ни к кому не привязывался ни душой, ни телом. Ему казалось, что он счастливо избежал в своей жизни всех опасностей, связанных с зависимостью от женщины.
И даже сейчас, даже самому себе он не признавался в том, что сражен своим чувством к Рите, что он ранен ею, что он тоскует. А ведь тоска – это не грусть, не воспоминание и даже не простое желание встречи. Это тоска-а-а-а! Это боль! Это страдание! Это непреодолимая тяга! Непреодолимая! Алексей конечно же уговаривал себя, применял какие-то восточные техники расслабления, подолгу медитировал и даже писал длинные-длинные письма. Понятное дело, не отправлял. Не для того он писал, чтобы отправить, а чтобы выразить свои чувства, высказаться, выплеснуть в мир свое состояние. Писал и выбрасывал. То рвал на мелкие кусочки, то сжигал. Становилось немного легче. На какое-то время. А потом тоска наваливалась вновь, заполоняла его всего, лишала радости жизни, подавляла. Видимо, все эти приемы помогают в том случае, когда человек сам искренне стремится избавиться от зависимости, от тревожного чувства, от болезненной тяги. Вот именно – когда хочет сам. Алексей не хотел. Зачем ему избавляться от такого редчайшего подарка судьбы. Да,
Выходит, и он «сломался» на женщине. По своей воле, правда, по своему выбору, но тем не менее сломался. Алексей подумал о том, что если кто-то из его недоброжелателей захотел бы его выследить, то только через Риту это было бы возможно. Потому что никаких других привязанностей у него нет. Ни о друзьях он не вспоминает, ни по родителям не грустит. А с другой стороны, с чего бы это за ним кому-то следить. Он же умер! Погиб! Нет его! Нету!
Сомнение тонкой вибрирующей струйкой пульсировало в его сердце. Он понимал, что на это, пусть мелкое, но все же беспокойство, нельзя закрывать глаза… Что раз возникает интуитивная тревога, значит, для этого есть основание. Даже если мозг не понимает причины, даже если логика не видит реальной опасности, даже если анализ не допускает никакого отклонения от идеально продуманного плана, все равно: интуиция – это главный козырь! И уж каким образом этот козырь попал тебе в руки – не важно! Важно, что он у тебя!
Билеты для Натальи и Максима у Алексея были на руках. Их он должен проводить двадцатого апреля. И если для Натальи известие о том, что они едут отдыхать только вдвоем с Максимом, без Алексея, было более-менее предсказуемым, то Максим расстроился по-настоящему. Он-то был уверен, что они едут всей семьей. У папы-то вон тоже чемодан собран. Почему же он не с ними? Они же договаривались и нырять вместе, и плавать, и на воздушных шарах подниматься в небо! Как же так?! И лететь, оказывается, надо уже завтра. Ну что ж, завтра так завтра. Только с мамой, значит, так тому и быть. И, глотая слезы обиды и жалости к самому себе, Максим отправился спать.
– Куда мы летим? – спросила Наталья мужа, оставшись наедине с ним.
– Я провожаю вас на самолет до Джакарты. А там у вас круиз по Индонезии.
– Надолго?
– На двадцать шесть дней. Надеюсь, все учебники Макса вы взяли?
– Да, конечно.
– Ты договорилась со школой? Его переведут в следующий класс?
– Договорилась. Вернемся, он напишет контрольные по всем предметам. Никаких проблем. Только я одного не понимаю…
– Чего ты не понимаешь?
– Почему нельзя было на каникулах поехать? Зачем пропускать занятия? К чему эти непонятные перемещения?
– Вот именно – непонятные! Непредсказуемые! Нелогичные! Именно это мне сейчас и нужно.
– Ладно, не заводись! Надо – значит надо. А сам-то ты куда?
– Посмотрю, может здесь останусь. Может, съезжу куда-нибудь. Но в любом случае я вас встречаю в Праге после круиза! Все, пошли спать! Завтра подъем в шесть тридцать.
Двадцатого апреля Алексей проводил своих. Максим немного пришел в себя, смирившись за ночь с идеей отдыха без папы. Договорились перезваниваться, переписываться.
Двадцать первого апреля Алексей за час до вылета сдал билет до Москвы. Спустя пять дней самолет Аэрофлота приземлил его в Питере…
Он снял номер в очень среднем отеле. Поужинал в первой попавшейся пиццерии. Он прошел по Невскому, удивляясь новым витринам, ярким рекламным огням и вывескам. Странно, вроде бы все атрибуты современного мегаполиса, а дух старого города неистребим. Трогательная обшарпанность зданий, неспешный ритм передвижения, старинные постройки… Красота и потертость. Волнующая старина и вопиющая современность. Новые фасады и мрачные подворотни. Несочетаемость, нестыковка энергий, нарушение вибраций пространства – вот что чувствовал Алексей, прогуливаясь по таким знакомым и в то же время изменившимся улицам… Он пытался вобрать в себя как раз не перемены, а истинную питерскую сущность. Непреходящую, неистребимую, вечную, постоянную. Ему удавалось. Вместе с физической усталостью приходило попеременно то волнение, то успокоение… Но самое главное – у него впервые в жизни не было плана действий! Он не знал, зачем он здесь, куда дальше, почему? Из-за Риты? Но Рита в Москве. Для нее он умер. Что он хочет? Даже если он увидит ее, даже если заговорит, даже если она ответит, что из этого? У них не то что будущего, у них и настоящего-то нет! Вот это формулировочка родилась у него – нет настоящего! У живого человека! А впрочем, живой ли он? Физически-то да! Но, обманув сотни людей своей мнимой смертью, он и себя загнал в такую мышеловку! Ничего себе живой! Ни любить, ни дружить, ни появляться там, где хочется… Ничего этого нельзя. Такая вот жизнь теперь у него.