Привет из прошлого
Шрифт:
И друзья конечно правы:
дело вовсе не в дыре,
ничего, что он дырявый,
важно чтобы душу грел.
Легче фрак купить, чем память,
даже если не богат,
всё равно, что было с нами,
не вернуть уже назад.
Карусель
не успел с зимой проститься,
как весна в окно стучится,
чтобы новую страницу
в чувствах приоткрыть.
пробуждая от дремоты,
нас
закружит в водовороты,
заставляя жить.
книга жизни без закладок,
и полным полна загадок,
их ответ безумно сладок,
и пьянит, как хмель.
но, все чаще в чувствах прочерк,
жизнь становится короче,
и однажды, среди ночи,
встанет карусель.
Воскрешение
Мой дух распяли времена,
не тронув тело,
живой остаться лишь одна,
любовь сумела.
Мне греет угли под костром,
согреть пытаясь,
чтоб тело тлело под крестом,
душе на зависть.
Зимой наступят холода,
костёр дотлеет,
и, телу силы все отд мчьав,
любовь слабеет.
Пуржит метель, бело окрест,
как в дивной саге,
ложится снег, как анапест,
на лист бумаги.
Верну тепло любимых губ,
сойду с креста я,
оставлю сердце на снегу,
и снег растает.
Про поэта
Груба материя, но без неё увы никак,
надолго словом хлеб не заменить,
в каморке тесной, натощак, поэт-чудак,
кует из слов стихов серебряную нить.
Из звуков, что несл'ышны шдля других,
из трелей птиц, из шелеста листвы,
его соседи называют просто: псих,
ведь кроме прочего, он всех зовёт на Вы.
Детей пугают им, вздыхая с сожаленьем:
не дай Господь им заразиться от него,
он так опасен для грядущих поколений:
ведь он из слов не производит ничего.
А чудик-псих всего не слышит и не видит,
из всех материй, лишь бумага и перо,
он на соседей глупых вовсе не в обиде,
упрямо снова ставит слово на зеро.
Вокзал
В шуме будничном вокзала,
где царил привычный гул,
репродуктор вдруг прорвало,
будто рявкнул Вельзевул.
Булькнул что-то, еле внятно,
не прокашлявшись с утра,
был курильщик вероятно -
хрип из самого нутра.
Нищий с сумкой на скамейке,
в ожидальный въехав транс,
в нём просматривал ремейки
– льготный дежавю сеанс.
В многоликости вокзальной,
споря с многоцветьем лиц,
нищий внешности сакральной
– украшение столиц.
И, вливаясь в жизни эхо,
свистнув, литерный ушёл.
На скамейке нищий ехал,
в миф, где было хорошо.
Хождение по снам
Несбыточно-заветная мечта,
вдруг погрузиться в первозданный х'аос,
где не на сцене, настоящий Фауст,
всем нынешним поэтам не чета.
Там, как простой, с зонтом идёт прохожий,
копытом шлёпая по лужам, босиком,
сам Мефистофель, настоящий тоже,
махая канночкой, к козе за молоком.
У них у всех, что на уме – на языке,
там слово золото, а вовсе не молчанье,
и всем живётся, как-то просто, налегке,
ну, разве только, кто напьётся паче чаянья.
Нет светофоров и шлагбаумов тоже нет,
а за порядком следит один Всевышний,
забот небось у Бога, выше крыши,
один на всех, без перерывов на обед.
А я средь них – ну точно: "конь в пальто",
с привычками земными не расстаться,
стараюсь быть собой, но всё не то,
хоть и прошло уж лет наверно … 'надцать.
Видать пожизненно нести, как крест печать,
мне небом данную, в бесчисленных коленах,
мы знали с детства, золото – молчать,
а мысль, что истина в вине, была нетленна.
Вернусь пожалуй и, как овощ буду зреть:
я не готов для хаоса духовно,
а при желании в него вернуться впредь,
засну в мечтах, не выходя из комнат.
Предвестники любви
Сей миг неуловим,
незрим и невесом он,
его не взять рукой,
не взвесить на весах.
Предвестники любви
в обход земных законов,
начертаны строкой,
двоим на небесах.
Путешествие в вечность
Искал я вечность
в вещах и мыслях:
жрёт время чувства,
железо ржа.
Сверчок за печкой
играет Листа,
червяк в капусте,
ест без ножа.
Поёт синица,
цветёт подснежник,
миг быстротечен,
как с моря бриз.
Весна из ситца
здесь снится реже,
октябрь изменчив
и неказист.
А время мчится,
стирая память,
лишь миг оставив,
как след во тьме.
Нам только снится,
что это с нами,
где каждый вправе,
летать во сне.