Шрифт:
Месть старого кота
Тогда Лариса совершенно не придала никакого значения зловещим и загадочным словам старой грузной и косматой цыганки. Скорее всего потому, что на тот момент, когда произошла их роковая встреча, она была ещё чрезвычайно мала, точнее, сущим ребёнком, чтобы в её милой детской головёнке могли запечатлеться магические слова, которые каркнула, вероятно, от злости эта выжившая из ума безобразная, нечистоплотная старуха, которая своим вызывающим поведением нажила у жителей крохотного городишки весьма нелестную репутацию.
Эта цыганка была совсем одинока и жила как-то особняком, впрочем, о себе она заявляла, когда либо сильно ей хотелось есть, либо тогда, когда ярость и злость
Бог знает, откуда она взялась, но сколько люди её помнили, она много лет занималась тем, что ходила по дворам, зарабатывая себе на жизнь довольно традиционным цыганским способом, то бишь гаданием, попрошайничеством вкупе с мошенничеством. О, эта дерзкая с грубым жутким голосом старуха была весьма коварная особа и, что называется, себе на уме, она среди прочих недостатков отличалась лукавством и вероломством. Ох, как её боялись люди: и стар, и мал; многие предпочитали при виде её грузной, согнутой, похожей на вопросительный знак, фигуры, срочно прятаться по домам, закрываясь на тяжёлые засовы, и сквозь узкую щёлку на шторах с колотящимся сердцем наблюдать, в какой двор она забредёт и какой номер ещё выкинет. Те, кто с ней так или иначе сталкивались, прекрасно знали лживую двуличную натуру старой бомжихи и предпочитали по возможности не связываться с ней и, если это не требовало особых усилий и затрат, удовлетворять её всяческие прихоти.
Однажды ей взбрело в голову поклянчить у одних состоятельных хозяев сразу пять молоденьких жирных курочек, разумеется, в обмен на гадание. Муж и жена, всячески проклиная в душе наглую попрошайку, скрепя сердце, вынесли из сарайчика то, что она просила. Однако после её ухода муж, ещё крепкий мужчина, лет пятидесяти, с лысиной, украшавшей всю его круглую, как тыква, голову, погрозил цыганке вслед мощными кулаками и прошипел, обращаясь к жене, которую всё ещё сильно колотила бешеная нервная дрожь:
– Если ещё раз эта старая ведьма к нам заявится, хочешь-не хочешь, а башку я ей сверну.
В ответ на такие крамольные слова жена со страхом трижды перекрестила супруга.
Надо отметить, что у цыганки с детства неизвестно по какой причине отсутствовал левый глаз, отчего другой и единственный, чёрный, как уголь, в минуты гнева сверкал особенно жутко, придавая старухе зловещий облик. Не будь этого существенного недостатка, за который она получила кличку Циклопиха, возможно, люди не так сильно её боялись бы. Её считали ведьмой, колдуньей и за глаза вовсю бранили, перемывали ей косточки и самым искренним образом желали, чтобы Бог как-нибудь прибрал её к себе.
Дело дошло до того, что люди чуть ли не все негативные события и явления, случавшиеся на селе, непременно связывали с Циклопихой, мол, сглазила, прокляла и так далее.
Возможно, некоторые слухи, касающиеся цыганки, переиначивались на кучу ладов, преувеличивались и раздувались, как раздуваются меха в кузнечной мастерской, но совершенно справедливо и то, что отдельные из них всё же имели под собой определённую почву. Впрочем, на сто процентов утверждать я это не берусь, лучше всего отдаю факты, приведённые ниже, на размышление читателям.
Как- то один местный пастух Гоша, малорослый тщедушный хилый парень с невзрачным, конопатым лицом, люто ненавидевший всяких побирушек, гадалок, от всей души обложил цыганку матерными словами, когда она забрела в его двор и почти по-хозяйски приказала наполнить молоком огромный алюминиевый бидон, который она частенько таскала за собой, равно и маленькую скрипучую тележку.
Гоша, надо сказать, был храбрый, отчаянный парень, в отличие от многих жителей деревни; не такого он был нрава, чтобы из-за каких-то там предрассудков ни с того ни с сего взять и лишиться своего кровно нажитого, пусть и копеечного добра. Так вот, наш бесстрашный молодец не только как следует обматерил непрошенную гостью, но и вырвал из забора внушительную штакетину, угрожая обрушить сей предмет ей на голову. В ответ на его безумный поступок цыганка, сверля одним глазом, точно шилом, и, отойдя на вполне безопасное расстояние, принялась что-то шипеть, как змея, и сквозь слюни, как ручьи растекающие по её дряблому лицу, бормотать какие-то ужасные заклинания.
– Чтоб ты удавился! – коротко и ясно вскрикнула она на прощание и, скособочась, поплелась своей дорогой.
Вот так, ни много и ни мало, но вполне достаточно для того, чтобы парализовать на мгновение всех, кто сие слышал собственными ушами. Село, можно сказать, замерло в ожидании беды, которая, как гроза, собиралась над головой несчастного Гоши. Омертвевшие от ужаса люди смотрели на парня не иначе, как на покойника.
– Она тебя прокляла, что ты наделал, глупец!
Что происходит дальше? Через месяц Гоша, мало-помалу выкинув из головы старую Циклопиху, выгнал на пастбище своё любимое стадо, состоящее примерно из двадцати коров. День, как на зло, был ясный, погожий, небо было такое синее-синее, ни единого пятнышка, словно кто-то заботливой рукой его тщательно постирал, а солнце щедро посылало на землю свои лучи, в которых утопала изумрудная сочная трава; к её неповторимому запаху пастух привык с самого детства. В который раз уже любуясь знакомой живописной картиной, Гоша улыбнулся сам себе, сел на лужайке, скрестив ноги в потёртых, видавших виды башмаках, вытащил из кармана полосатых штанов жареную курицу, приготовленную матерью ещё с вечера, и принялся поглощать её с большим аппетитом. Вдруг бедняга задышал часто, хрипло и натужно, словно рыба, выброшенная на сушу.
Дело в том, что не замеченная им куриная косточка застряла в горле и, несмотря на Гошины отчаянные усилия вытащить её, к сожалению, она продолжала колом там торчать. Через несколько минут из-за нехватки кислорода, или по-научному асфиксии, Гоша скончался и до самого вечера пролежал на пастбище в окружении недоумённых своих подопечных.
После данной трагедии на пастбище цыганку теперь чуть ли не в каждом дворе встречали как самую дорогую гостью – хлебом и солью.
Возвращаясь к покинутой нами в первых строках рассказа Ларисе, белокурому, очаровательному созданию, проживающему в этом населённом пункте, скажем главное: семья, где она росла, вообще не верила в приметы, связанные с цыганами. Более того, мама её, учительница младших классов, всегда поднимала на смех суеверных людей. Свою маленькую дочурку она учила, что на свете нет и никогда не было ни волшебников, ни колдунов, ни всякого рода чертей и ведьм.
На свете есть только глупые, невежественные люди, которые развесят уши и слушают всякие нелепые дурацкие байки и небылицы.
Что касается Ларисы, по натуре своей это была очень резвая, жизнерадостная хохотушка, как, впрочем, и многие девчушки в её счастливом безмятежном возрасте. В её прелестную маленькую головку мрачные мысли по определению просто не могли залезть.
Старая Циклопиха, отлично осведомлённая, какая у Ларисы передовая умненькая мама, старалась по возможности не сталкиваться с той нос к носу. Но злоба на неё, видимо, росла в ней, как снежный ком, и клокотала, как бронхиальная астма, она только выжидала удобного момента, чтобы отомстить дерзкой « русачке» за то, что та нередко всячески обсмеивала перед народом её гадания.
Однажды старуха всё-таки выследила, когда девочка играла во дворе одна, а на дверях дома висел тяжёлый замок.
Для убедительности, озираясь по сторонам, Циклопиха ещё раз медленно обошла их дом, а затем смело открыла калитку.
Между тем, заигравшись с прелестными пушистыми котятками,– сей очаровательный выводок недавно подарила им кошка Тася – Лариса и не заметила, как во двор быстро прошмыгнула старая бродяжка, она только слегка вздрогнула, когда та бесцеремонно опустила на её маленькую светлую головку свою тяжёлую, словно камень, руку с толстыми крючковатыми пальцами, очевидно, никогда не знавшими мыла.