Привилегия десанта

Осипенко Владимир

Возвращались мы в Гарболово обычно уже к ночи, трезвые, уставшие и вымотанные. Вроде и праздник наш, но «веселились» мы в городе, в основном, как лошади на свадьбе! Голова–то в цветах, а всё остальное, правильно, в мыле!

* * *

В бригаде праздник проходил гораздо душевней. Гости все свои, поэтому доброжелательны и искренне благодарны за песни, прыжки и показные выступления. Никаких записных юродиевых и ряженых, которые, не имея никакого отношения к ВДВ, ежегодно в городе выпивали по ведру крови организаторов. Наши доморощенные таланты давали концерт, который ни в чём, кроме цены, не уступал выступлению «звездатых» попдив, а по репертуару был намного интереснее. Дети, болеющие за своих пап, знакомых и незнакомых дядей, счастливые от подобранной гильзы и очарованные парашютистами, приземлявшимися буквально в двух шагах, вообще превращали праздник в домашнее семейное торжество. Пока офицеры проверяли оружие, строили бойцов на торжественный обед, жёны, скооперировавшись, накрывали праздничные столы и готовили неофициальную часть.

Я вышел к бригаде — впервые — не поздороваться, а, наоборот, попрощаться. Поцеловал Знамя и передал его новому комбригу. «До свидания, товарищи!» — выговорил с трудом, горло предательски першило. У бойцов тоже получилось нездорово. То ли не тренировались прощаться, то ли передалось моё волнение, не знаю. Торжественный марш наблюдал из–за спины нового командира — в глаза что–то попало, никак не проморгаться было… «Прощание славянки» нечасто звучало на нашем плацу и всегда заставляло по–особому стучать сердца. Сегодня эта музыка звучала для всех, но адресовалась мне одному. Это, скажу вам, что–то!!! Смотрел на лица своих бойцов и офицеров, видел их глаза и отчётливо понимал, ради этого одного стоило жить.

После марша переоделся, сел в вертолёт, который мы специально «тормознули» на футбольном поле рядом с плацем, и с командой парашютистов полетел на природу к столу, где предстояло прощание с гостями и офицерами управления бригады. На высоте кто–то из девушек достал припрятанную бутылку шампанского, и мы запустили её по кругу. До слёз шибануло газами в нос, что здорово повеселило уже не моих, но ставших мне роднёй по небу парашютистов. Неоднократные чемпионы и рекордсмены мира и окрестностей, они — когда дело касалось прыжков — относились ко мне терпеливо и снисходительно, учили, прощали ошибки и делились опытом. Передали ребята шампанское экипажу — выпить за командира — и попросили лётчиков «подпрыгнуть» ещё на пару километров, чтобы продлить удовольствие. Ради такого дела командир борта отошёл от инструкции, и мы вывалились где–то на четырёх тысячах метров. Сойдясь в круг, пропАдали три километра и раскрылись над самым озером. Пришли и приземлились на небольшую полянку, где чуть поодаль стояли столы и приглашённые, наслаждаясь изумительной красотой природы, свежим воздухом и запахом поспевающих шашлыков, ждали прибытия старого комбрига. Надо ли говорить, что не все гости, особенно гражданские, ожидали моего появления таким образом!

Остальное происходило, как обычно, но теплее и душевнее: «Полковник Осипенко, представляюсь по случаю…» Знакомое уже щемящее чувство потери чего–то близкого и дорогого не проходило даже после «усугубления» горячительных напитков. Четыре года назад я здесь никого не знал, и название гарнизона мне ни о чём не говорило. Более того, я отказывался ехать сюда, в «огородно–дачную» бригаду, и просил командующего доверить любой боевой полк, что для меня было более привычно и знакомо. А сегодня бригада одна из первых не только по оценке командования ВДВ, но и в рейтинге выпускников военных учебных заведений, попасть сюда престижно и непросто, конкурс, однако. В гарнизоне все и всё знакомо до боли и я уже с ревностью думаю, что будет здесь без меня — сохранит ли новый комбриг прекрасный коллектив, традиции и авторитет бригады. Шёл нормальный застольный разговор — тосты, пожелания, а у меня последний аккорд «Прощания славянки» продолжал звучать, и тихим, немного грустным колокольчиком воспоминаний бередил душу.

Мило

Мы русские. Русские не продают.

(Слова из песни)

Его звали Мило. Стройный, гибкий, русоволосый с сильной проседью, он выглядел моложе своих лет и здорово стоял на воротах. Со своими «цыганами» — почему–то так он называл своих чернявых друзей — уже который раз дерёт нас, футбольную команду Русбата, в дыр–дыр, как школяров. Если бы бомбардиров считали по системе «гол плюс пас» он, безусловно, был бы лучшим, потому что с его пасов, умных и неожиданных, нам и заколотили почти всё! А что он творил в «рамке». С двух метров не пробьёшь!

А пару лет назад его практически безжизненное тело хорваты отдали жене, чтобы не выла и сама похоронила. После захвата их деревни хорваты всех мужчин–сербов скрутили проволокой и побросали в рефрижератор, в котором, отъехав на край деревни, и расстреляли из пулемётов. На глазах у жён и матерей. Когда стали выгружать в наскоро вырытую траншею в овраге, Мило, пробитый пулей в четырёх местах, ещё подавал признаки жизни. Его, залитого своей и чужой кровью, прибежавшая жена накрыла своим телом и не позволила добить. Она, обезумевшая от горя, стала бы ещё одной жертвой, но кто–то из деревенских женщин крикнул:

— Не трогайте, она русская!

Хорватский каратель, уже направивший на них автомат, отшатнулся и посмотрел на своего командира.

— Да чёрт с ней, пусть забирает. Всё одно подохнет, собака…

Жена — украинка из Киева, но для югославов она была русская. Как же — «профессОрка», учила их детей русскому языку! Когда Мило привёз её в деревню, ему на работе сразу сказали:

— Не добре. Ты — грузчик, жена — «профессОрка». Будешь помощником начальника производства.

Он выучился и начальника заменил. Это было тогда. Сейчас надо было выживать.

Что стоило женщине–чужестранке, оказавшейся в кровавом месиве, выходить и поднять на ноги мужа, знала она одна. Да на руках ещё двое малолетних детей. Теперь вот он — Мило — стоит в воротах, из пушки не пробьёшь…

После матча приглашает к себе домой пообедать. Добротный дом, хорошая мебель, современная электроника, но не оставляет ощущение какой–то неосновательности, что ли. Может быть, это отсутствие множества мелочей, которые отличают домашнюю комнату от гостиничного номера и чемоданы, которые не спрятаны куда–то в кладовку, а стоят прямо в комнате, под рукой. Дети тоже не по–детски внимательно смотрят на гостей. Кто вы, с чем пожаловали? Потом как бы оттаяли, сказали пару слов по–русски и убежали по своим неотложным делам. Щедрый стол, много разнообразно приготовленного мяса, обжигающая чорба, зелень. Выпили сливовицы, закусили и потекли рассказы — разговоры…

— Как мы жили до войны! Все праздники вместе. Сначала католическую пасху, потом православную. Потом все вместе мусульманский праздник отмечали. А свадьбы всей деревней три дня гуляли! Нет праздников, есть выходные. В каждой деревне стадион, вы видели, — неспешно рассказывает Мило.

— Да, уж, поля — Лужники отдыхают, — подтвердил я.

— Так вот, каждую субботу — спортивные соревнования или футбол. У деревенской команды своя форма, раздевалка и даже свой маленький музей со всеми кубками, таблицами, фотографиями. После футбола все болельщики по разным улицам домой. В каждом дворе жёны накрывают столы — вино, ракия, брынза, паршют (копченое мясо), зелень, фрукты. Виноград гроздьями свисает прямо над столами. Подходят по одному, группами, садятся, обсуждают матч, празднуют, песни поют, переходят от одного дома к другому. Подворья богатые, утопают в зелени. Вино мерили тоннами, ракию (сливовую водку) сотнями литров. Аппарат по её перегонке был оборудован на телеге, кочевал по графику от двора ко двору — общедеревенское достояние. Каждому хозяину было лестно похвалиться именно своим произведением — пришло больше болельщиков, значит, оценили, соответственно и уважение.

— Видел я ваши деревни. Они похожи на наши элитные посёлки — добротные двух–трёхэтажные дома со всеми удобствами. Что меня поразило — даже подсобные помещения и сараи оборудованы по евростандарту.

— То так. Мы же пока дом строим, живём в этом сарае, поэтому оборудовали по–людски.

— Слушай, это же дорого построить такой дом.

— Во–первых, государство здорово помогало: участок, коммуникации, стройматериалы, льготные ссуды. Во–вторых, проблем с работой не знали. Югославский паспорт был самый дорогой в мире, позволял в 101 страну ездить безвизово, многие мужчины работали и очень хорошо зарабатывали по всему миру. В–третьих, говорю же, очень дружно жили — соседей просить не надо, чем могли, приходили и помогали…