Прививка от маннои? каши
Шрифт:
Мы – дочери музыканта, финансиста и инженера спутниковой связи, вздыхали с завистью, что нашим родителям не досталась такая прекрасная, во всех отношениях, работа.
По локоть в пушистой белой муке, наклонив голову над тестом, она время от времени, поправляла ребром ладони темный локон, упавший на лоб из-под белой шапочки, и продолжала делать плавные и одновременно энергичные движения руками.
Для нас она была героиней какой-то сказки про строгую тетушку-печку, вокруг которой, все само прыгало и вертелось. Мы были ее тайными поклонниками. Затаив дыхание смотрели, как из-под ее рук, а по нашему детскому пониманию,
Ладо категорически не разрешалось приходить и отвлекать маму от работы. А может быть, она не хотела, чтобы одноклассники сына из престижной французской школы знали, что его мама работает простым пекарем в маленьком кафе.
Наш смышленый друг поступал хитро. Он приводил c собой тяжелую артиллерию. Нас. Трех положительных барышень из 1”A” в белых гольфах. А у двоих из нас, были еще более положительные белые банты размером с голову – убийственное сочетание, способное растопить сердце любой мамы и бабушки. В какой-то момент он подталкивал нас сзади по ранцам, выпихивая из засады в зал, и отбегал. Мы же оказывались почти перед самым прилавком. И перед Ней, повелительницей тепло-сдобного мира.
Сцена всегда разворачивалась примерно одинаковая. Сначала, мама Ладо поднимала большие черные глаза и сердито смотрела через наши головы на сына-нарушителя порядка. Продолжала работать дальше, не обращая на переминающиеся, с ноги на ногу, белые гольфы, никакого внимания.
Но, видимо, в наших семилетних глазах было столько искреннего восхищения и смущенно замершая, троица смотрелась так комично, что через пару минут она начинала потихоньку улыбаться одними губами, потом медленно поднимала уже и улыбающиеся глаза. Вытирала руки о длинный фартук, выходила из-за прилавка и приобнимала нас за плечи большими мягкими руками, как-то очень тепло, по-матерински. И … выдавала, казавшийся нам огромным, тот самый желтый солнечный Хачапури.
Самая ответственная, из нас, Светка, держала его в листочке коричневой бумаги, который быстро промасливался, а мы по очереди откусывали горячее слоеное тесто. Белый сыр тянулся длинными смешными ниточками из-под золотистой корочки, и не было вкуснее тех хачапури с Сыром и Счастьем.
Недавно встречаясь, мы все трое обнаружили, что оказывается, до сих пор помним и улыбающуюся маму Ладо и те самые вылазки за хачапури. И подумали, как важно, чтобы в жизни каждого маленького человека встретился, хотя бы один, взрослый, которого, улыбаясь с теплотой, ты можешь вспомнить через тридцать с лишним лет. За удочку из палки, за корону из проволоки, за то, что можно было прийти c детскими горестями в любое время, за починенный велосипед или за теплые руки и поцелуй в макушку.
Потому что, c того момента, у тебя навсегда с собой, в душе, есть согревающий Счастливый хачапури.
Слабое звено
"Cо мной что-то не так" – размышляла я, волоча ненавистную коричневую папку с нотами по сугробам. Мне было восемь. И шла я в музыкальную школу.
Моя бабушка, на семейных праздниках, вдохновенно играла на фортепьяно.
Старший брат, Алеша, стоя рядом, пел "Пой, ласточка, пой". Конечно, заставляли его шантажом, но баритон то был чудесный.
Мама и дядя блестяще закончили музыкальную школу по классу фортепьяно,
В бабушкиной гостиной, на почетном месте, стояло торжественное черное фортепьяно с резными лапами и золочеными подсвечниками. Вся моя семья, включая многоуважаемое старинное фортепьяно, была музыкальна и не представляла себе жизни без скрипичных струн или клавиш цвета слоновой кости.
А я, год назад, стоявшая с мамой перед списком принятых в музыкальную школу, не увидела свою фамилию. Мне казалось, я пела прекрасно и все задания выполняла на отлично, в общем то, как всегда. Мы два раза перечитали весь список, мама даже сходила уточнить в приемной комиссии, и получила в ответ четкое “Не зачислена”.
Бабушка всегда говорила, что я Звезда. Все меня всегда хвалили, давали главные роли на утренниках, я ходила на танцы и устраивала с сестрой домашние спектакли. А тут, категоричное "У девочки слуха нет". Занавес.
Родственники, сплочённым музыкальным фронтом, не поверили в такую генетическую аномалию и на переговоры с директором музыкальной школы отправилась Бабушка. А так как, моя бабушка обладала невероятной харизмой, французскими духами и некоторыми свободными средствами, в сентябре, я, с красивой папкой для нот, пошла в музыкальную школу.
Следующие два года были наполнены моим ужасом и неподдельным удивлением родственников. В любую погоду я шла в красивое здание на бульваре и мне казалось, что страшнее места на свете нет. У меня не получалось категорическое Ничего. Преподавательница Ада Львовна вздыхала, просила повторить арпеджио и продолжала надеяться. На специальности в воздухе витала безнадежность, а на сольфеджио казалось, что со мной вообще разговаривают на иностранном языке. Мне всегда все легко давалось, а тут…
Сдаваться перед трудностями в семье принято не было. Всесемейно действовало железное правило "Температуры", единственной причины пропускать чтобы то ни было. Я и не пропускала. Ходила, зубрила, рисовала карандашом ноты в длинной узкой нотной тетради, получала двойки и чувствовала себя тупой неумехой. Но, главное, я перестала быть Звездой.
Моя самооценка летела с ледяной горы, как первоклассник на картонке.
Но хуже всего было по воскресеньям. Младшая сестра смотрела по телевизору детскую передачу "Будильник", а вся семья за большим круглым столом ела жареную картошку. Есть я категорически не могла, меня тошнило от страха. Перед Хором.
Все вокруг искренне не понимали, как же так. Просили заниматься побольше. Я и занималась. Время от времени, пытаясь объяснить родителям, что несчастна и у меня совсем ничего не получается. Родители рассеяно слушали, но бросать не разрешали.
Ещё через год, я начала получать тройки в школе по любимому французскому и по лёгкой для меня математике. Куда мне было о них думать, я же часами учила гаммы! Учебный год я закончила, рыдая в объятиях бабушки. Захлебывалась, что я тупая, и никакая совсем больше не "Звезда”. Бабушка жила на другом конце города и была не сильно в курсе моих ежедневных музыкальных терзаний. Она спросила только одно – "Объясняла ли я это родителям?"