Прививка против любви
Шрифт:
Постепенно недостатки устранялись, но редуктор по – прежнему уступал по своим техническим характеристикам своему итальянскому конкуренту. Это жутко раздражало Деревянкина, которого не вдохновляли длительные процессы доработки – он рассчитывал на большую прибыль, чем давал ему редуктор. Раздражение своё он переносил на подчинённых, особенно на Полякова, который ему “подсунул этот подарок, не думая о последствиях”.
Несмотря на то, что редуктор раскупался и использовался в легковых автомобилях, Деревянкин охладел к идее его выпуска и, приказав распродать задел, закрыл производство, на которое
Татьяна, знавшая Володю Деревянкина с детства и любившая с ним играть, когда он был маленьким, не поверила своим ушам, узнав, кто именно довёл её мужа до приступа. Воспользовавшись тем, что Сергей несколько дней провёл дома, она направилась к Деревянкину, чтобы поговорить с ним наедине. Всё-таки он был ей человеком не чужим – хотя и двоюродным, но племянником. Она бесцеремонно вошла в его кабинет, поздоровалась и села в кресло, не дожидаясь приглашения.
– Таня? – удивился племянник, никогда не называвший её тётей. – Здравствуй, очень рад.
– И чему же ты рад? – ехидно спросила она.
– Меня не часто посещают такие женщины, – галантно ответил Деревянкин.
– Ты знаешь, что я в твоих комплиментах не нуждаюсь. Лучше скажи, как ты довёл моего мужа до такого состояния. И не вздумай изворачиваться!
– Ну зачем мне его доводить, Танечка? На любом производстве есть свои трудности, их надо преодолевать, а не принимать близко к сердцу. У нас здесь работа, а не богадельня.
– Вот как ты заговорил! Когда с его же помощью ты запустил эту свою лавочку, ты ещё побаивался бога-то? А теперь совсем обнаглел!
Татьяна не стеснялась в выражениях, потому что знала, что Владимир на неё не обидится, мстить не будет и киллера не наймёт. Ей позволялось всё, и она решила воспользоваться этим правом до конца.
– С чего же ты взяла, что я его довёл? Он, между прочим, и сам любого доведёт. Не веришь?
Владимир смотрел на неё преданными и наивными глазами. Татьяна рассердилась ещё больше.
– Может быть, ему лучше уйти от тебя, от греха подальше? Так я с ним поработаю и уговорю.
– Нет, нет, что ты! – Владимир категорически замотал головой, – у нас с ним ещё много дел. И мы вполне срабатываемся. А тебе спасибо за Сергея Алексеевича, ты его явно вдохновляешь на подвиги.
Решив, что разговор закончен, Татьяна встала, чтобы уйти, но на минуту замешкалась. Она думала, чем бы ещё уколоть провинившегося племянника.
– Кстати, о женщинах, – сказала она наконец, – почему в твоей бухгалтерии они такие убогие? Бизнесмен такого ранга мог бы позволить себе и супермоделей. Вот Мисс мира Юля Курочкина, говорят, в финансовой академии училась, могла бы быть тебе полезной.
Она решительно направилась к двери. Деревянкин тут же встал и направился провожать гостью. На прощание он сказал: “Приходите в субботу к нам на шашлыки.”
Татьяна вышла на улицу, глотнула свежего воздуха и потерла ладонями свои виски в надежде снять головную боль. Всё-таки не умела она возмущаться, как не умела и бороться за свои права. Вот поговорила несколько минут на серьёзную тему, и уже вышла из кабинета полуживая. А ведь ей надо возвращаться на работу, откуда она сбежала, сославшись на важные дела. Но она всё-таки надеялась, что Владимир учтёт её критические замечания и пожалеет её мужа, как жалела его она сама.
Когда мужу было плохо, она особенно сознавала, как любит его, потому что возникающее в таких случаях чувство жалости не убавляло, а только усиливало её любовь. Она испытывала к нему такую нежность, как будто была юной невестой, а не зрелой женщиной со стажем семейной жизни, приближающимся к тридцати годам. Она была уверена, что их с Сергеем чувство не разбилось о быт, не утонуло в детских слезах и пелёнках, не поддалось искушению новой любви. И они могли гордиться этим.
Владимир Васильевич её критические замечания принял к сведению. Он больше не повышал на Сергея Алексеевича голос, не позволял себе нелестных замечаний вроде: “у тебя, старого, что, склероз”? и не показывал своего раздражения. Зато у него появился ещё один заместитель, некто Степан Иванович Козлов. Это был мужчина лет сорока, на вид неказист, прыщав. Всё в его облике было серым: и глаза, и волосы, и тонкие губы, и одежда. Этот серый во всех отношениях человек, неизвестно откуда и зачем взявшийся, был наделён Деревянкиным немалыми полномочиями. Это он теперь систематически критиковал своего коллегу Полякова, хотя на служебной лестнице они стояли на одной ступени.
Учитывая это обстоятельство, Поляков не торопился подчиняться Козлову и довольно решительно отвергал его притязания. Козлов возмущался – для плюгавого мужчины власть над другими не просто жизненная необходимость, но и смысл жизни. Где ещё он может почувствовать себя стоящим на пьедестале?
Поляков по характеру был добрее Козлова, и именно он старался сгладить отношения. Поляков не был злопамятным и не копил в своём сердце и в душе обиды на коллегу, стремясь всеми силами наладить контакт, отчего производственные отношения только выиграли бы. Козлов же с неизменным выражением лица всякий раз давал понять, что он – более важная персона.
Тем не менее, фирма работала, прибыли её росли, шло освоение новых изделий, и тут именно Полякову, а не Козлову принадлежала главная роль. Фактически только Поляков мог решить, казалось, не решаемые вопросы и наладить нужные производственные контакты. Козлов же больше занимался вопросами отгрузки готовой продукции, доставки её к месту назначения и изучением покупательского спроса. Зато у Козлова крутились деньги, те самые деньги, ради которых работала фирма. У Полякова эти деньги были в перспективе. Казалось, Степан Иванович пожинал плоды сделанного другими, и пожинал их довольно успешно. Кому вершки, кому корешки, и изменить тут было ничего нельзя, потому что ничего не хотел менять хозяин Деревянкин.
Сергей Алексеевич знал, что он данной фирме нужен, что работает он неплохо, но не мог понять, зачем его воспитывают. Он пытался объясниться с самим Владимиром Васильевичем, задав ему простой, казалось, вопрос: “Чего же ты от меня хочешь? Скажи конкретно – и я всё сделаю”. Деревянкину этот вопрос не понравился, конкретно отвечать он не захотел и ждал, когда Поляков сам поймёт, что эпоха социализма давно ушла в небытиё, что результат должен быть здесь и сейчас, а не когда-то потом, в туманной перспективе.