Приворожённые
Шрифт:
– Вы зря сидя спите, это вредно, - прошептал рыжий патологоанатом, сползая вниз.
– Жизнь вообще штука вредная, от неё люди умирают, - недовольно пробормотала я, потирая затёкшую шею.
– Логично, - согласился он.
– Только вам ещё умирать рано, поэтому советую поберечь себя.
– Ну, последний десяток я и с больной спиной как-нибудь перекантуюсь, - я потянулась до хруста в позвоночнике и наткнулась на его недоумевающий взгляд.
– Что?
– Почему десяток? У вас онкология?
– Нет.
– Тогда откуда такая уверенность, что этот десяток последний?
– Ведьма одна старая предсказала, - брякнула я.
– Не берите в голову. Вы в туалет пойдёте? А то мне умыться надо, я выхожу скоро.
– Потише можно?
– прошипел женский голос откуда-то сбоку.
Я вопросительно уставилась на попутчика, кивая в сторону туалета. Он ответил мне приглашающим жестом из разряда «дамы вперёд». Надо же, учтивый какой…
Когда я вернулась, он уже сидел одетый в светлую ветровку, прихлёбывая горячий чай. Никак ещё и на одной станции со мной выходить собрался. Хотя мне-то какая разница? Мне домой надо. У меня муж в больнице, а в квартире, небось, свекровь сидит вся на иголках и ждёт моего приезда.
Мы даже не представились друг другу, так и разбежались на перроне каждый в свою сторону. Патологоанатом в одну, а я в другую. Правда, мне нужно было в ту же сторону, что и ему, а именно - на стоянку такси, но я почему-то предпочла удрать, спрятаться за углом и дождаться, пока он уедет. Он меня пугал. Не знаю почему, но в нём чувствовалась какая-то угроза. Не лично мне, а в общем.
Тамара Борисовна действительно ждала меня в нашей с Максом однокомнатной квартире. Я не говорила точно, когда приеду, но ничего другого от неё ожидать и не следовало. Женька, младший брат Макса, хитрый, он в другой город свинтил, подальше от мамочкиной заботы, а Макс - нет. Макс не мог. Мама была для него всем.
Она одна их растила, без мужа. Вся любовь старшенькому, первенцу. А Женька вечно как отщепенец. А потом плюнул на всё и уехал к своей девушке во Владивосток, да так там и остался. Это было ещё тогда, когда Макс на Маринке женат был. Вот с тех пор Тамара Борисовна старшего сына и тютюшкала, как единственного.
Как-то раз Марина пришла к Максу по поводу алиментов, а он на работе был. Мы посидели с ней в кухне, спокойно поговорили. Не такой уж и стервой она мне показалась, как её Макс с мамой расписывали. А после того, как она мне рассказала, что Тамара Борисовна после рождения внука чуть ли не поселилась у них в «однушке», я ей даже сочувствовать начала, хотя до этого ревновала так, что готова была глаза выцарапать.
В нашей с Максом жизни свекрови тоже было слишком много. Чересчур. Она и меня жить учила, и его. Самое гадкое, что он послушался её совета не общаться с собственным ребёнком. Дескать, лучше пусть у мальчика вообще отца не будет, чем вот так. Она сама сыновей подняла, и Марина справится. И от алиментов отмазываться тоже она его надоумила. Ну да и Бог ей судья. Не об этом в сложившихся обстоятельствах думать нужно было.
– Тамара Борисовна… - я потрясла свекровь за плечо.
– А?
– вскинулась она и часто заморгала, стряхивая остатки сна.
– Ой, Лизуш… А ты когда приехала? Ночь же на дворе.
– Я сказала, что приеду, вот и приехала. Какая разница, когда я это сделала? Или я не вовремя?
– Почему ты злишься?
– Да потому что надоело это всё. Что с Максом?
– Ой, Лизонька… - она уронила лицо в ладони и заплакала навзрыд.
– Да что случилось-то?
– Ты уехала, а он… Он как с цепи сорвался. На меня кричал, тебя проклинал, а потом… Ой… Они так напились все…
– Напились?
– у меня глаза полезли на лоб.
– Я не знаю, где они эту бормотуху купили, но Максимке так плохо стало… Другим ничего, а его в больницу увезли с отравлением… В реанимацию…
– То есть, вы позвонили мне потому, что Макс напился?
– холодно осведомилась я, не веря своим ушам.
– Ему так плохо, Лизуш…
– Вы издеваетесь? Я думала, он руки на себя наложить решил…
– А ты этого хочешь, да?
– накинулась на меня свекровь.
– Этого добиваешься? Мало тебе было один раз ему душу наизнанку вывернуть, ещё захотелось? Не добила, да? Мстишь за то, что он тогда тебя бросил?
– Я поняла, у вас это семейное… - констатировала я, стаскивая с себя куртку.
– Что именно?
– с вызовом подбоченилась Тамара Борисовна.
– Резкие перепады настроения от любви к ненависти.
– Максимка тебя любит! Всю жизнь любит!
– Вы если будете так орать, соседей всех перебудите.
– И буду! Пусть слышат, какая у меня невестка бессердечная!
– Пока что они слышат, какая у меня свекровь неуравновешенная, - спокойно заявила я и, убедившись, что Тамара Борисовна от гнева потеряла дар речи, ушла в кухню ставить чайник.
– Чтоб завтра духу твоего здесь не было!
– завопила она мне вслед.
– Ну уж дудки. Я вам не футбольный мячик, который можно туда-сюда пинать. Я подожду, пока Макс выйдет из больницы, мы полюбовно подадим заявление на развод, а потом я выпишусь и уеду.
– Развод? Ты совсем с ума сошла? Хочешь окончательно моего мальчика добить?
Я тяжело вздохнула и устало посмотрела на свекровь. Ну вот что толку объяснять ей, что её мальчику уже за тридцатник перевалило? Добить его… Ага, это ещё вопрос, кто кого первым добьёт. Я неслась сюда, думая, что всё совсем плохо, а «её мальчик», оказывается, изволил напиться до отравления. Ещё и я в этом виновата.
Нет, я безумно рада, что Макс всего лишь напился, а не надумал глупость какую-нибудь. Правда рада. Будто камень с души упал. Но предел-то этому когда-то должен быть? Как бы сильно мы не любили друг друга… Ну не можем мы жить вместе! Вот как это ей втолковать? Она же слышать ничего не хочет. Я вообще не понимаю уже, чего они оба от меня хотят.
– Мы разведёмся, и это не обсуждается. Хоть плачьте, хоть материтесь, хоть проклинайте меня, мне уже всё равно. Я с вашим сыном жить не буду.