Приворожённые
Шрифт:
– Нормальные жён не избивают. Даш, я по делу звоню.
– Ясно. Значит, дружеской болтовни не получится. Ну говори, чего хотела.
– Даш, скажи, а ты всё ещё увлекаешься всей вот этой хиромантией и заговорами?
– Семёнова, тебя муж по голове бил что-ли? Это ж когда было. Я из этого детского сада сто лет назад выросла. А ты чего вдруг вспомнила об этом?
– Да так. Подумалось просто, не могли ли мы с тобой что-нибудь перехимичить.
– Слушай, дорогая. Если у тебя проблемы, то ищи их в себе. Вот эти вот все ахалай-махалаи с колдовством тут вообще ни с какого боку. Это игра
Она повесила трубку, а я почему-то подумала, что не первая, кто звонит ей с подобными вопросами. С чего бы ещё она так изменилась в голосе? Тогда, в техникуме, Дашка чуть ли каждой девчонке предлагала магические услуги, да и к парням приставала с заговорами на карьеру и богатство. Игра… Видать, доигрались мы все.
Я снова уселась перед телевизором, заставляя себя слушать героев какого-то сериала и не думать о Максе, о приворотах и обо всём остальном. Руки чесались взять телефон и написать мужу, что цветы не надо было поливать, потому что я их полила перед отъездом, а теперь он их залил, и они могут погибнуть. Ещё я хотела написать ему, что завтра подаю на развод. И что ужасно соскучилась, потому что люблю его.
К приходу родителей, а пришли они вместе, я убедила себя в том, что поездка к бабке мне необходима, иначе я сойду с ума. Мама, похоже, уже успела внушить папе то же самое, потому что он не задал мне ни единого вопроса, ни сказал ни слова, а просто сгрёб в охапку прямо в прихожей и не отпускал из своих объятий минут десять, после чего сообщил:
– Я взял два дня за свой счёт. Сейчас поужинаем и сразу поедем, чтобы переночевать там, а с утра пораньше пойти куда надо. Баба Зина с трудом передвигается, но вроде пока ещё занимается своим богохульством, я уточнил. Я, конечно, против всей этой ереси, но раз для дочки…
Глава 4
Чувство протеста зародилось где-то внутри сразу же, как только мы сели в машину, и медленно нарастало по мере приближения к нашей деревне. Когда-то там жили мои бабушка и дедушка, но они перебрались поближе к югу греть свои старые косточки, а домик оставили нам в надежде, что моим родителям рано или поздно захочется спокойной сельской жизни. Теперь там была наша дача, где мама и папа проводили летние вечера, выходные и отпуска.
Я любила эту деревушку, потому что выросла там. До семи лет я практически жила у бабушки и дедушки - свежий воздух, природа… Родители считали, что для меня это полезнее, чем городской смог. Так оно, наверное, и было. Тогда. А теперь у меня было чувство, что меня везут на экзекуцию. Как поросёнка на заклание. Только я не поросёнок, я всё понимаю.
Мне тридцать один год. Я взрослая, самостоятельная женщина. Какого лешего я согласилась на эту поездку? Я же не хочу. Они отнимут у меня Максима! Я треть своей жизни добивалась возможности быть рядом с ним, почему теперь я должна от него отказываться? Он мой муж. Он принадлежит мне, а я ему. Что вообще за привычка вмешиваться в мою жизнь? Я люблю его! Я не хочу в деревню. Не хочу к какой-то там местной колдунье. Хочу к нему! Я хочу быть рядом с ним!
– Мам, а прямо сегодня нельзя сходить к этой вашей бабе Зине?
Мама сидела на переднем сидении рядом с отцом, а я сзади. Она не повернулась, не посмотрела на меня, зато отец бросил короткий сочувствующий взгляд в зеркало заднего вида. Он даже ответил за неё:
– Мы приедем в десятом часу. Старушке уже почти девяносто. Как думаешь, она обрадуется гостям в это время? С утра пойдём.
Спорить с отцом было бесполезно, он упрямый, и если что-то решил, то решение своё уже не изменит. А я чувствовала, что такими темпами к утру созрею для очередного побега. Головой понимала, что это неправильно, но с каждой минутой внутренний протест всё больше довлел над здравым смыслом.
Странные вообще у меня родители. Воспитаны на советской идеологии, в церковь носа не суют, а по бабкам взрослую дочь таскать горазды. Язычники несчастные. Хотя вроде крещённые и даже меня окрестили. Непонятно только, зачем это было нужно, если все считают себя атеистами.
Я злилась. Весь вечер, всю ночь и дажу ту часть утра, которую мы провели в стенах нашего маленького деревенского домика. А потом у меня началась паника. Хорошо, что у мамы с собой всегда была валерьянка. К тому моменту, как отец нажал кнопку звонка на воротах бабы Зины, я уже была спокойна, как удав, и абсолютно равнодушна к происходящему. Только спать очень хотелось.
Я помнила этот дом на окраине деревни. Мимо него мы постоянно бегали в лес за грибами и ягодами. А на лавочке у ворот всегда сидели пушистый рыжий котяра и улыбчивая бабулька, которая угощала нас карамельками. Знала бы, чем эта бабулька занимается, ничего из её рук не взяла бы.
И ведь ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь её ведьмой называл. Удивительно. Обычно такие вещи быстро перерастают в сплетни и суеверный страх. Вот к тётке Клаве, что по соседству живёт, мне ходить запрещали - глазливая она. А про бабу Зину вообще ничего и никогда. Если честно, я думала, что мы к какой-то другой бабе Зине едем.
– Проходите, бабушка вас ждёт, - открыл нам калитку бородатый дядька с большим прыщом на щеке. Внук? А почему бы и нет? Да и какая мне разница? Только вот ходить с таким нарывом на лице, имея такую бабку…
Баба Зина сидела в большом мягком кресле и смотрела телевизор. Время не пощадило её - высушило, изуродовало суставы, испещрило когда-то симпатичное лицо сеткой глубоких морщин. А кожа у неё была жёлтой, что явно говорило о проблемах с печенью. Ну и какая из неё колдунья, если она себе-то помочь не может?
Старушка сощурилась, внимательно оглядела меня с помпона на шапке до заляпанных грязью кроссовок, недовольно поджала губы и отвернулась.
– Это не Марья. Уходите.
– Нет, ба, эти люди за помощью пришли. Я тебе говорил же. Забыла?
Баба Зина даже ухом не повела.
– Вы не переживайте, она сейчас вспомнит, - успокоил нас бородач.
– Мы просто сестру мою двоюродную никак найти не можем. Два года уж, как пропала, а она всё ждёт.
– Марья сама явится, я её не жду, - заявила баба Зина, не поворачивая головы.
– И помогать этим людям не стану.