Привратник
Шрифт:
Он ещё хотел что-то сказать, но тут снаружи послышались удивлённые крики. Я поспешил выбраться на палубу.
Был тёмный, беззвёздный вечер, мы неслись на всех парусах, а над нами, чуть не задевая за снасти, кружилась белая птица. Птица хрипло кричала, попадая в мутный свет фонарей, а оказываясь в темноте, излучала собственное слабое свечение. Матросы толпились на палубе, задрав головы.
Я быстро спустился в каюту:
— Хозяин, к вам пришли.
Как только Лартова голова показалась из дверного проёма, птица камнем кинулась вниз и мёртвой хваткой
…До поздней ночи я сидел в кубрике, ел до отвала, пил и делился подробностями из жизни магов. Слушатели смотрели на меня с ужасом и восторгом.
Пошатываясь и потирая живот, я едва добрался до каюты.
Лартов ужин, оставленный мною на столе, стоял нетронутый и давно остыл. Свеча почти догорела.
Мой хозяин сидел на койке, подобрав под себя ноги. Рядом, ткнувшись эфесом в подушку, лежала шпага.
Я остался стоять у двери, переступая с ноги на ногу.
— У нас перемены, — мрачно сообщил Ларт. — Мы меняем курс и завтра высадимся на берег.
…Это было первое утро за последние три года.
Марран шёл просёлочной дорогой; ноги, особенно левая, слушались с трудом. Дважды он упал — один раз очень сильно, поскользнувшись на предательски подмёрзшей за ночь лужице, и ссадил себе ладони и щёку. Единственный человек, встретившийся Маррану по дороге, был пастушонок со стадом овец; мальчишка, по-видимому, хотел что-то спросить у измученного странника, но испугался и не спросил.
Первой радостью Руала на этом пути было солнце, пробившееся наконец сквозь утренний туман.
Руал надеялся согреться с его появлением — и не согрелся. Ждал, когда пройдёт тошнотворная слабость — но она не проходила, а наоборот, наваливалась всё сильнее по мере того, как Руал уставал. А уставал он быстро.
Впереди показался мостик, изогнутый, как дужка ведра, и такой же тонкий. Ильмарранен решил отдохнуть, привалившись к удобным широким перилам. Последние шаги оказались кошмаром.
Второй радостью Руала была минута, когда он повис-таки на перилах и увидел внизу своё неясное отражение в тёмной бегущей воде.
Некоторое время он безучастно смотрел на себя-под-мостом, потом водная гладь вздыбилась у него перед глазами — невыносимо закружилась голова.
…Когда-то река была тёплой, кристально чистой, и в самую тёмную ночь он различал в потоке плывущую впереди серебряную форель.
Он и сам был форелью — крупной, грациозной рыбиной, и ему ничего не стоило догнать ту, что плыла впереди.
Она уходила вперёд, возвращалась, вставала поперёк реки, кося на него круглым и нежным глазом. Он проносился мимо неё, на миг ощутив прикосновение ясной, тёплой изнутри чешуи, и в восторге выпрыгивал из воды, чтобы мгновенно увидеть звёзды и поднять фонтан сверкающих в лунном свете брызг.
Потом они ходили кругами, и круги эти всё сужались, и плавники становились руками, и не чешуи они касались, а влажной смуглой кожи, и весь мир вздрагивал в объятьях счастливого Маррана…
А потом они с Ящерицей выбирались на берег, потрясённые, притихшие, и жемчужные капли воды скатывались по обнажённым плечам и бёдрам…
…Порыв ледяного ветра подёрнул воду рябью.
Под вечер мучительного бесконечного дня он увидел мельницу.
Она стояла, как и раньше, в стороне от дороги, за поворотом реки.
Но вода не шумела, обвалилось мельничное колесо. На мельнице царило полное и давнее запустение.
Руал подошёл ближе. Из разбитого окна выпорхнул воробей.
Ильмарранен проводил его взглядом.
…Мельник Хант держал мальчишек-подмастерьев в чёрном теле — они тяжко отрабатывали на мельнице каждый урок магии.
Хант был средней руки колдуном, но незаурядным бабником — окрестные девушки и молодицы хаживали к нему гадать, привораживать женихов и сживать со света соперниц. Не задаром, конечно.
У мельника были влажные, цвета речной воды глаза — пристальные и насмешливые, прозрачные и непроницаемые одновременно. О нём ходили скверные слухи. Опровергнуть или подтвердить их могли только те утопленники, чьи тела время от времени попадали в рыбачьи сети вниз по реке. Впрочем, люди иногда тонут сами по себе, и если даже среди них случится подмастерье с мельницы или бывшая Хантова подружка — что ж, это не такой уж повод для страшных подозрений.
Хант приходился вассалом Бальтазарру Эсту и платил ему дань. Подмастерья шептались о совершенно невероятных формах, которые эта дань принимала.
Конечно, мельник Хант по своему положению был много ниже блестящего господина Руала, и неизвестно, какой каприз великолепного Ильмарранена сблизил их. Во всяком случае, между мельником и Руалом установились живые, почти приятельские отношения.
К приезду Маррана накрывался стол — Хантова служанка, робкая тощая девушка, сбивалась с ног. Она мучительно стеснялась, прислуживая господину Ильмарранену, краснела и роняла посуду. Марран иногда снисходительно пощипывал её за единственное выдающееся место — нос.
Подмастерья выстраивались вдоль стены, пялясь на заезжую знаменитость и перешёптываясь. Младший до смерти боялся тараканов — и господин Руал охотно потешал публику, превращая его сотоварищей в стаю огромных чёрных насекомых. Поднималась возня, маленький подмастерье визжал, вспрыгнув на стул, а мельник Хант загадочно улыбался, пуская кольца дыма из своей трубки. Наблюдая эту сцену, господин Руал веселился от души.
Впрочем, странная дружба мельника и Маррана готова была зайти в тупик к моменту, когда на Ханта, его мельницу и уплачиваемую им дань пожелал заявить претензии господин Ларт Легиар, постоянно расширяющий территорию своего влияния и подчинивший себе уже весь левый берег.