Привратники
Шрифт:
– Да, Дафф, ты рождена для сосания хуя! Я трахну твои миндалины!
– Лучшая "глубокая глотка" в городе, я же говорил!
– сказал другой мужчина, который вставлял свой пенис в её прямую кишку.
– Держу пари, твой муженёк обосрался бы, если увидел это, а?
В конце концов он кончил ей в кишечник.
– А вот и обед, - сказал первый, когда начал кончать ей в рот.
Его жена проглотила сперму, мурлыча, как кошка. Потом она легла на кровать.
– Ты можешь в это поверить? Я сказала этому придурку, что иду в магазин красок, выбирать цветовую гамму для дома.
– Когда ты уже бросишь это никчёмное дерьмо?
– спросил второй.
Она начала мастурбировать им двоим.
– С чего бы?
– сказала она.
– Он держит меня в драгоценностях, а вы ребята, держите во мне члены.
Затем все трое рассмеялись.
Поцелуй прервался. Я думал, что падаю с высоты, как только что перерезанная веревка. Я обмяк на сиденье. Старуха посмотрела на меня, но я увидел, что она вовсе не стара. Она выглядела как подросток. Пища, которую она получила из моей истины, сделала её сильной, весёлой, сияющей и молодой. Её белые волосы стали чёрными, как вороново крыло. Бледная кожа натянулась на молодые мышцы и кости, большие белые шары ее грудей стали твердыми прямо на моих глазах. Их свежие соски вздымались, указывая на меня, как стенные гвоздики.
Я не мог говорить. Я даже пошевелиться не мог.
Жадные руки принялись ласкать меня, её глаза сияли. Она снова поцеловала меня, лизнула, наслаждаясь тем, чем я был для неё. Её дыхание обожгло моё опустошенное лицо.
– Ещё немного, - выдохнула она.
Она пускала слюни. Она сунула руку под сиденье. Лезвие бритвы сверкнуло в ледяном свете. Затем она очень осторожно вложила его мне в руку.
* * *
По крайней мере, это было не больно. Это было даже приятно. Это было очищение. Понимаете, о чём я? Теперь почти ничего не видно. Как гаснет свет в театре. Я вижу только маленькую девочку. Она наблюдает за мной. Она улыбается, молодеет и оживает на мясе Провидения, на сладком-сладком пике истины.
Перевод: Олег Казакевич
Вероятно, самая популярная история, когда-либо рассказанная - это "Рождественская песнь" Диккенcа; кажется, я где-то читал, что было опубликовано больше печатных экземпляров этой истории, чем любой другой фантастической истории. Я в это верю. Но я также могу сказать, что первым рассказом, оказавшим серьезное влияние на меня лично, был "Был ли это сон?" Ги де Мопассана. Здесь я смешал оба элемента влияния. Это, наверное, самая негативная история, которую я когда-либо писал. Несмотря на то, что я считаю себя позитивистом... Я не совсем уверен, что заставило меня написать эту историю. Я обдумывал этот вопрос в течение многих лет, но я совершенно уверен, что никакого ответа никогда не возникнет.
"Не тот парень"
– Мы изрядно попортили его, - заметилa Уэндлин.
Рена ухмыльнулась.
– Ага. Классно, да?
Ни одна из женщин, кстати, не носила трусиков. Когда каждая из них наклонилась над большим открытым багажником глиняно-красного "Малибу" 76-го года, этот факт был бы очевиден любому зрителю. Не то, чтобы рядом со старым Мостом Губернатора в 4:30 утра были зеваки. Тем не менее, чем дальше эти две женщины наклонялись, тем больше их задницы, т.е. булочки, т.е. ягодичные мышцы, т.е. попки выглядывали из-под их коротеньких юбочек. Рена носила обтягивающую синюю кожу. Уэндлин носила более зрелую "Ralph Lauren" чайно-морского цвета.
– Этот был смешной, - сказала Рена.
– Ага, - согласилась Уэндлин.
– Горлопан и каламбурщик.
Рена хихикнула:
– Одним долбоебом-красавчиком, оскорбляющим женское общество, меньше.
Лунный свет, колеблющийся через высокие деревья, высвечивал пятнами их вытянутые спины и ноги. Где-то ухнула сова. Прямо под ними пологий ручей бурлил по камням.
Они обе надели латексные перчатки, когда склонились над трупом; только потому, что они были импульсивными, не означало, что они были тупыми. Они прочитали все об углекислородных лазерах полиции штата и специальных процедурах со смолой, которые могут снять отпечатки пальцев с человеческой кожи. Не может быть, чтобы этих двух девах поймали. Уэндлин не могла представить себе ничего более ужасного: жизнь в государственной тюряге, в сточной канаве, за стеной. Она не была против женских удовольствий, но каждую ночь вылизывать, покрытую коркой, пизду 150-килограмовой "мамы" из тюремного блока было ей не по кайфу. Конечно же, нет.
– Дерьмо!
– вдруг забеспокоилась Рена.
– Где его...
Уэндлин, свирепо взглянув, застыла с плоскогубцами.
– Боже, иногда ты такая невнимательная, Рена! Лучше бы тебе найти его! Ты оставила его в доме?
– Уфф, - Рена моргнула.
– Не думаю.
– Как насчет твоей сумочки? Может ты положила его в свою сумочку?
– Уфффффф...
– Рена, честное слово, ты должна стоять перед вентилятором, чтобы выветрить воздух в своей голове!
– Ну прости! – скулила Рена, собираясь пустить слезу.
– Я не помню, что я с ним сделала!
Уэндлин покачала головой. Ребёнок,– отмахнулась она. Так недальновидно. Рене было всего 23, и она бывала взбалмошной. Уэндлин, на шесть лет старше, рассматривала ее в каком-то смысле как сестру, по крайней мере, когда они не облизывали вагинальные бороздки друг друга. Сестры обычно не занимаются такими практиками. Это была скорее эзотерическая вещь, возможно, психическая/социальная связь. Они были сестрами эфира.
Как звали того парня? Уилл?– задумалась Уэндлин. У нее всегда было плохо с именами. Уолт. Точно. Это оно. Они без особых усилий "сняли" Уолта в "Кэггис", одном из шумных танцевальных клубов в центре города. Уолт был одним из тех парней, которые слишком симпатичные, чтобы быть хорошими. Рена и Уэндлин тоже не были зачуханными сами по себе, чтобы вы понимали, у них было все необходимое, чтобы притягивать к себе: как красотой, так и вашим удовольствием. Рена была стройная, подтянутая, с алебастровой кожей, с коротко стриженными, блестящими черными волосами. Уэндлин выглядела более крепкой, большой, сильной, фигуристое тело из плюшевой плоти, с шелково-прямыми белыми волосами, жемчужно-голубыми глазами и свежими линиями загара. У них редко были проблемы с выбором, и они всегда были тщательны и осторожны, чтобы их не видели уходящими с жертвой. Что ж, возможно, сейчас стоит отметить, что Уэндлин и Рена были не только разносторонними, ненасытными, привлекательными и очень сексуальными женщинами, они также были тем, что психиатры клинически назвали “систематизированной стадией социопатии с острыми эротоманскими импульсами”. Секс-убийцы - было бы более красноречивым ярлыком. Душегубки. Безупречные сумасшедшие психо-суки с красивыми попками...
Их философия была социальной и довольно воинственной в своем феминистском замысле. И неважно, что они были ебанутыми на голову: обиженными, истощенными, запертыми в шкафу, как дети, плохо приспособленными благодаря безудержному употреблению наркоты и алкоголя и, следовательно, с повреждениями определенных важных рецепторов мозга, и, в целом, изобилуя множеством, вызванных окружающими, расстройств личности и биогенетических амино-дисбалансов. Вместо этого они рассматривали себя как философов нового "Темного Bека" сексуального террора, как маскирующихся сирен из нигилистских 90-х. Например, они воспринимали мужчин не как индивидуумов, а как циклический и конспиративный консорциум, стремящийся к полному подчинению, эксплуатации и сексуальному надругательству над женщинами. Они были своего рода пионерами, социальными партизанами. Их манифест был таков: с самого начала цивилизации мужчины свободно и бессовестно эксплуатировали женщин. Поэтому настало время, чтобы кто-то начал использовать их.
Что и привело этих девушек, в их рвении, к чрезвычайному финалу с вытаращенными глазами. Уолт, например. Виновен по определению. Без сомнения, с его внешностью и его фальшивым обаянием, он пользовал десятки, если не сотни женщин. Они отвезли его домой, пропустить по "стаканчику на ночь". Рена ухватила его член, прежде чем они добрались до спальни, ее ловкая маленькая рука изучала растущее "мясо". Это то, чем все мужчины были для них. "Мясом". Они разместились на отдаленном маленьком ранчо, которое отец Уэнди оставил ей после своего досадного "самоубийства" в 88-м. Однажды ночью он заснул пьяный за столом, после чего Уэндлин помогла ему попасть в преисподнюю при помощи винтажного револьвера "Уэбли.455". Какой бардак! А шум? Папины мозги выглядели как окровавленный куриный салат, с тонко нарезанным лаймом и авокадо, отпечатавшийся на обоях. Впрочем...