Привычка ненавидеть
Шрифт:
— Все так.
В отместку за мой уверенный ответ меня лишают лифа, и первым делом мне тут же хочется скрестить руки на груди, но я успеваю подавить этот импульс в голове. Как бы ни хотела спрятаться, чтобы не краснеть, распрямляю спину и смотрю на Яна, у которого в эту самую секунду расширяются зрачки. Он будто получают дозу увеселительного и улетает в нирвану, потому что дальше двигается слишком плавно и медленно, а я знаю, каким резким и жестким может быть. Это все для меня?
Бессонов приземляет меня к себе на колени так, что я трусь голой грудью о его грудь и чувствую, как между ног упирается член. Не сдерживаю шипения, когда Ян вдавливает меня в себя, заставляя прогнуться. Одной рукой он больно сжимает мою талию, другой тянет и пропускает между
Правда, меня слегка отрезвляют его прикосновения к неровной коже на моем боку, там, где с детства остались ожоги. Ян чувствует перемену во мне, роняет спиной на мягкую свежую постель и губами впивается во все неидеальные места на моем животе и ниже. Он лучше, чем я могла о нем думать даже в самых смелых фантазиях.
Мои штаны с носками летят на пол. Бессонов замирает надо мной и пожирает взглядом — таким же темным, как угольно-черное небо за окном.
— Ты идеальная, что бы ты там себе не придумала, — будто читает мои мысли и опускается сверху, чтобы я нетерпеливо содрала с него пижамные брюки, под которыми нет ничего, и обхватила член рукой.
Рычание мне в шею становится лучшей наградой. Пусть я и не знаю, что и как следует делать, но действую, как всегда, уверенно. Я и на экзаменах придерживаюсь похожего правила: говори смело и убедительно, даже если несешь полную чушь. Правда, долго мне не разрешают руководить процессом.
— Не спеши, — кусая за мочку уха, нашептывает он, — иначе все закончится быстрее, чем ты думаешь.
Черт, это ведь хороший знак? Это же не плохо? Значит, ему нравится?
Приподняв бедра, я помогаю Яну избавиться от последней преграды в виде моих бразильяно, и он лезет в ящик прикроватной тумбы, чтобы достать защиту. Время мчится быстрее, движения становятся резкими и отрывистыми, как мы не пытаемся их контролировать. Да, Ян теряет контроль, и для меня это лучше признания в любви. Слова — это слова, но я слишком явно вижу, как он забывается со мной. Это не похоже на что-то неважное, незначительное и неинтересное, поэтому я подожду, пока он подружится с чувствами. Я своих больше не боюсь.
Давление, короткий вдох, невнятный вскрик, легкое жжение. Это, конечно, не очень похоже на неземное удовольствие, которое обещают в любовных романах, но я не спешу расстраиваться, потому что знаю, с Бессоновым после всего я точно не останусь недовольной. И, кажется, судя по сдавленным звукам и ругани под нос, Яну эти секунды тоже не приносят райского наслаждения. Мы оставляем красные отметки на коже, делимся болью, потому что так правильно — разделять друг с другом не только восторг.
После нескольких коротких толчков становится терпимо, еще через пару-тройку я уже скрещиваю ноги у Бессонова за спиной и сама подаюсь вперед. Не хочу терять ни минуты, ни ощущения. Мы оба скулим, стонем и даже хныкаем, когда чувствуем друг друга под новым углом. Это головокружительно, бесподобно, мучительно. Ян закидывают мою ногу выше, будто хочет толкнуться еще глубже, если это возможно. И снова, и снова..
— Посмотри на меня, посмотри, — его сбивчивый шепот звучит напряженно.
А когда я смотрю на Бессонова, его зрачки бегают по моему лицу, впитывая все: дрожащие ресницы, скорее всего, глуповатую, но довольную улыбку, приоткрытые губы, которые просят и просят… И он снова целует меня, но теперь по-другому. Ян будто хотел убедиться, что я в норме, чтобы разогнаться на новый заход. Боже мой. Толчки становятся жестче, чаще, менее сдержанными. Он оттягивает зубами мою губу, проникает языком в рот, подавляет, а я ему позволяю. Потому что подчиняться тому, кого любишь, приятно и легко. Это похоже на танец в горизонтальной плоскости, где ты позволяешь партнеру вести. Это и правда напоминает
— Еще, — бормочу я, когда Ян задевает какие-то точки внутри, из-за которых низ живота опаляет жаром. Я пытаюсь свести бедра, но не могу, напрягаюсь изо всех сил и... — Да, да! — Он делает что-то невероятное, будто читает мои мысли и повторяет именно то, что я прошу. Не отпускает губы, не отнимает рук. Касается лбом моего лба и смотрит так, чтобы я могла выжечь этот взгляд в памяти, но глупо даже сомневаться, что я сумею все забыть.
В какой-то миг по телу начинает бегать ток, который спустя несколько движений собирается в один мощный разряд, простреливающий в поясницу и ниже. Я выгибаюсь, впиваюсь пальцами в подушку над головой и замираю в немом крике, распахнув рот. Ян не дает мне потеряться, удерживает в моменте, целует глубоко, будто говорит, что тоже чувствует это и делит со мной. А затем срывается на рык и беспощадный темп. Отпускает себя, и только сейчас я понимаю, как сильно он сдерживался.
Когда же Ян наконец расслабляется, я позволяю себе немного подглядеть за ним и любуюсь тем, какой он красивый. По его лбу стекает капелька пота, челка сбилась в кудряшки, под пушистыми ресницами бегают зрачки, а скулы в мрачном свете делают образ Бессонова немного пугающим, вот только я его не боюсь.
— Чего ты улыбаешься? — он ловит меня, и снова эти мурлыкающие нотки. Обманчивые, потому что его жесткий взгляд требует ответа. Именно требует, а не просит.
— Смешно, но шум дождя и правда стал нашим саундтреком, — я киваю за окно, в которое бьются капли, и ловлю ухмылку на губах Яна, прежде чем он коротко целует вновь. И еще, и еще.
— Ты в норме? — спрашивает, усевшись рядом и, в отличие от меня, совершенно не стесняясь наготы. Я же стараюсь незаметно перевернуться на бок и сбить испачканную простыню у живота и груди, чтобы он так откровенно не пялился, но от него ничего не скроешь.
— Да, кроме того, что так и не дождалась обещанного языка.
На первый раз я бы обошелся языком. Его фразу мы вспоминаем одновременно и так же вместе прыскаем от смеха. И это так легко и воздушно, что я чувствую себя на седьмом небе от счастья.
— Что ж, — Ян возвращает меня на землю почти официальным, ровным тоном. Встает, сверкая накаченной задницей, и вместе с простыней закидывает на плечо под мои истошные вопли. — Свои обещания надо держать. Язык так язык. — И после несет меня по направлению к душу.
Глава 24
Мика
JPOLND, Chess Theory Pan do Bare — The End (Stripped with Strings)
Чердак уже никто не закрывает. Ян ставит садовую лестницу на своей стороне, вот мы и бегаем весь день друг к другу, пока на улице бушует ураган. Пообедав у Бессоновых и опустошив холодильник, ужинаем мы у меня. Приходится разморозить на скорую руку стейки и пожарить на гриле с овощами не первой свежести, потому что доставка в такую погоду отказывается работать. К ночи ветер немного стихает, но все равно дождь хлещет так, что страшно высунуть нос за дверь. Вот мы и не пытаемся. Сменив в очередной раз наполнившееся ведро из-за протечки на крыше, с которой так и не сумел совладать Ян, мы договариваемся с ним вызвать нормальных ремонтников, как только все закончится, и теперь лежим у меня в комнате — я у изголовья, Ян поперек кровати — и болтаем обо всем на свете и, по сути, ни о чем.
— Мама написала, что дороги размыло, поэтому она останется ночевать в деревне, — читаю я сообщение с экрана мобильного.
— Угу, — он мычит, обнимая мои ноги и уткнувшись в коленки, которые я стараюсь незаметно свести сильнее. Так уж вышло, что я весь день ношусь по дому в пижамной майке, едва прикрывающей бедра, и сейчас, уверена, при желании Ян может легко разглядеть мое нижнее белье. Это немного смущает меня, несмотря на то что между нами было. Пусть даже я знаю, что, кроме домашних серых штанов, на нем не надето ни-че-го.