Привычка жить
Шрифт:
– Хорошо, Оксан. А в котором часу примерно мне надо рисоваться?
– Ну, это я не знаю… Это как карта ляжет… А давай я тебе позвоню, ладно? Ты завтра никуда из дому не уйдешь?
– Да нет вроде…
– Ну, вот и хорошо! Значит, жди звонка! Только в дверь звони понастойчивее, понастырнее так, да поизвиняться потом не забудь, что вроде ворвалась некстати в нашу интимную обстановку.
– Ладно, я попытаюсь, конечно. Я ведь та еще артистка – из того самого погорелого театра…
– Ну все, пока, Жень. Некогда мне, сама понимаешь…
– Пока, Оксанка. Успехов тебе на сексуальном фронте.
– Ой, ну скажешь тоже… Хотя я и не обижаюсь, ты же знаешь! Мы девушки не гордые, чем можем, тем и зарабатываем…
Женя положила трубку, медленно поднялась с дивана, прошла в прихожую. Шуба выглянула сиротливо из открытой двери шкафа, блеснула черно-оранжевым красивым мехом, отражаясь в лампе светильника. Жалко. Конечно, жалко. Как бы там жизнь бабская
Все воскресное утро Оксанка не выходила у Жени из головы. И не потому, что звонка она ждала от бедной своей соседки, а вообще… Хотя и под большим вопросом было, конечно, то обстоятельство, кто из них более бедная – Оксанка или сама Женя. Это с какой колокольни судить. Если с колокольни наличных денег – то в Оксанкином кошельке их на сегодняшний день наверняка побольше. Это уж как пить дать. А вот насчет всего остального, святого-морального и жизненно-женского, то тут, пожалуй, Оксанку и в самом деле пожалеть стоило, потому что жизнь у девчонки шла ой как неустойчиво. Будто и не шла, а по льду скользила. Хотя при определен ной сноровке можно долго скользить себе и скользить, не упав ни разу. А можно и на ровном и твердом месте голову себе расшибить насмерть…
С девушкой этой она познакомилась год назад – Галина Васильевна ее привела, соседка по лестничной площадке. Вот, сказала, Женечка, сдаю я свою квартиру по причине пенсионной денежной немощи, к сестре в деревню жить уезжаю. Ты уж тут, сказала, присмотри за всем, чтоб все в порядке было, чтоб соседи потом не жаловались… Оксанка ей тогда очень не понравилась! Волосы белобрысые всклокочены, грудь из декольте наружу вываливается, юбка по самое ничего, глаза круглые так и шныряют с наглым любопытством… А потом ничего. Потом Оксанка пообтесалась как-то, похорошела-выхолилась, достоинство приобрела. Правда, куражным слегка было это достоинство, наигранным, попахивало от него обыкновенной и пошлой продажностью… Но в общем и целом ничего оказалась девчонка. Женя даже подружилась с ней. А когда выяснилось, что на шее у этой девчонки сидят мама с бабушкой да сестренки малолетние, проживающие в далекой и бедной Донецкой области, то Оксанка полного Жениного уважения удостоилась. Тем более что окончательно на путь древнейшей профессии, неблагодарный и грязный, эта блондинка умудрилась не встать. Была она, скорее, удачливой гетерой, или гейшей, или как там еще эту полупрофессию можно назвать. Как ей это удалось – Женя не вникала. С трудом, наверное. Просто образовался со временем вокруг Оксанки круг мужчин-покровителей, наделенных одним и тем же родовым отличительным признаком. Все они, эти покровители, были, как теперь говорят, явные лица кавказской национальности. Довольно, надо сказать, приличные лица. Попадались среди них и очень симпатичные, слегка интеллигентные даже. С глазами черными, умными и сметливыми. И с печатью во всем остальном облике денежного достатка. Видимо, было нечто такое в Оксанке, что привлекало к ней этих богатых смуглых покровителей. Прямо отбоя у нее от них не было. Некоторые даже, случалось, и надолго задерживались, но Оксанка этого не любила. Говорила, что праздник проводить с кавказским человеком – это одна песня, а вот жизнью обыденной жить – совсем другая. В обыденной жизни, мол, денег от него хороших не стребуешь и маме с сестренками в Донецкую область не пошлешь…
Вздохнув, Женя тряхнула головой, пытаясь отогнать от себя эту проклятую мысль. Все на этих деньгах замешано, леший их побери! Ну никак без них, и все тут. Положи, как говорится, на этот алтарь честь свою, а денег заработай. И что с этим делать – никто не знает. Вот хоть ту же Оксанку взять. Конечно, могла бы она и продавщицей в палатку устроиться, копейки там зарабатывать, зато честь бы свою соблюла. Ну а дальше что? Куда она потом с этой честью? В посылку ее запаковала бы и в Донецкую область отправила? Вместо денег? Вот бы сестренки обрадовались…
Или вот недавно они с Аськой и Машей про двух своих одноклассниц интернатских сплетничали. В том интернате, куда бабушка Женю временно определила, когда заболела неожиданно, много всяких девчоночьих судеб-историй у нее перед глазами промелькнуло. Хоть и пробыла она там год всего, а на всю жизнь запомнилось… Там она, кстати, и с Аськой подружилась. И с Машей тоже. И те две девчонки с ними тоже учились. А потом оказалось, что девчонки эти завели себе детей сразу после интерната и отцов у этих детей никаких рядом не оказалось. И помощи родственной – тоже никакой. И жить им негде было. Самые рядовые, кстати, истории… В них обычно интернатские да детдомовские девчонки и вляпываются, как самостоятельной жизни хлебнут. Потому что верят всем безоглядно. И в любовь бросаются так же – безоглядно, наверстать пытаются с детства сиротского ее нехватку. В общем, хоть плачь этим одноклассницам оказалось, хоть волосы на голове рви. Одна и стала их рвать
Весь день у Жени все валилось из рук. Как плохо все-таки сиротой на свете жить! Ни брата у тебя, ни сестры, ни дяди с тетей… Только и остается вокруг телефона круги нервные выписывать. Даже и шубы уже не жалко – черт с ней, с шубой этой!
Люди вон на какие жертвы идут, чтоб детей своих вырастить, а она тут по шубе поминки устроила… Вдохнув и выдохнув резко, Женя силой привела себя в чувство и даже рукой махнула так, будто воздух перед собой на две половинки разрубила. Чего она, в самом деле, расквасилась? Будто ее тоже на панель жизнь погнала. Да фиг вам, на панель! Ей ли жаловаться? Да у нее вообще все есть! Крыша над головой, дети замечательные, а Оксанка… Оксанка обязательно про нее вспомнит! Быть такого не может, чтоб она за здорово живешь от подарка такого отказалась! Позвонит, обязательно позвонит! И шубу сцапает, и деньги у нее к завтрашнему утру будут… И потом… не навсегда же ей это безденежье назначено! После Нового года зарплата будет, и сразу за два месяца, если повезет…
Условного звонка от Оксанки она дождалась только к вечеру – за окном уж темнеть начало.
– Давай приходи… – заговорщицки шептала Оксанка в трубку. – Он как раз из душа вышел, разморенный сидит, коньячку накатил… Самое время сейчас… Только я долго тебе открывать не буду, а ты звони в дверь внаглую, прямо будто приспичило, ага?
– Ладно, поняла… – тоже почему-то прошептала Женя. Отставив в сторону сковородку с недожаренными оладьями, сполоснула руки под краном, мельком глянула на себя в зеркало, схватила с плечиков шубу и быстро выскочила за дверь. Оксанка и впрямь долго не открывала – Женя уж наизгалялась над кнопкой звонка всячески – и так ее нажимала, и этак…
– Ну чего ты ломишься так яростно? Чего? – открылась наконец дверь вместе с возмущенными Оксанкиными вопросами и хитрым одновременным подмигиванием. – Приспичило тебе, что ли? Какая ты настырная, Жень… Раз не открывают тебе – значит, дома нет никого! Или не хотят открывать! Ну, заходи, раз пришла! Что с тобой сделаешь…
Врала Оксанка просто великолепно. Искренне и с вдохновением. Будь Женя на месте Гоги – никогда б никакой игры не заподозрила. Только бы ей теперь самой не оплошать – у нее актерских таланов отродясь не наблюдалось. Вообще, Оксанка и внешне сошла бы за очень успешную раскрученную актрисульку, да и запросто ею могла бы стать, наверное, сложись ее жизненные обстоятельства немножко по-другому. Было в ней что-то глаз притягивающее, будто олицетворяла она собой гордое звание всех женщин, созданных природой именно светловолосыми. Вот посмотришь на нее, и одно на ум приходит – блондинка. Вот Женя, например, тоже светленькая, а блондинкой ее почему-то никто не называет. Не тянет она на блондинку. А вот Оксанка не только тянет, Оксанка, можно сказать, вперед из ряда выпрыгивает. И стать у нее, и грудь, и личико хитровато-кукольное, и ума бытового и приспособленческого не занимать…
– Ну, проходи, проходи… Познакомься, Гоги, это соседка моя, Женя. Вот приспичило ей, понимаешь… Звонит и звонит! Чего случилось-то, Жень? Ой, а что это у тебя в руках? Шуба, что ли?
– Оксан, ты меня не выручишь? Мне срочно деньги нужны… Вот, может, шубку у меня купишь? Она тебе подойти должна, мы с тобой одного вроде роста…
– Ой, дай я примерю…
Шуба тут же перекочевала из Жениных рук на белые Оксанкины плечи, села на них гордо и красиво, как влитая. Как тут и была. Будто обиделась на Женю за предательство. Повернувшись от большого зеркала к Гоги, Оксанка ловко выгнулась в спине, взмахнула широким норковым подолом, улыбнулась маняще, закутав лицо в мех большого капюшона. Красота!