Привычное проклятие
Шрифт:
Но они опоздали. Верзила стоял у распахнутой калитки и смотрел вслед огромной серой птице, рывками поднимавшейся выше и выше.
— Смылся, гад, цапнул меня… — Слуга угрюмо глянул на прокушенное до крови левое запястье. — Засов уже был снят. Я догнал, за рукав схватил, клок выдрал. А он птицей обернулся, колдун проклятущий!
— Или колдунья, — негромко сказал Эйнес, глядя на кусок материи в кулаке раба.
Верзила опустил глаза на свою добычу — и чуть не уронил наземь. То, что было обрывком серого
Гость прав: такая материя идет на женские платья, причем очень дорогие.
Лоскут пошел по рукам, но никто не успел высказать своего мнения о чудесах, творящихся на постоялом дворе. С крыльца донесся пронзительный женский голос:
— Неужели в этом ужасном заведении нет порядка и покоя ни днем, ни ночью?
На крыльце, поеживаясь от утреннего холода, стояла заспанная, но сердитая Рурита.
Происшествие, которое в другое время надолго стало бы темой для пересудов, забылось неожиданно быстро: его заслонили другие события, вихрем завертевшиеся в «Посохе чародея». Виной тому был Кринаш.
Он собирался отдать барышне письмо Авигира перед отплытием «Летящего». Или попросить капитана передать письмо в пути — так ему, капитану, и надо за скупердяйство! Но спокойной жизни все равно не предвиделось (какая разница, о чем голосит эта горластая девица!), и Кринаш решил порадовать мучительницу весточкой от жениха.
Результат оказался неожиданным: Рурита от шока потеряла голос. Выгнувшись дугой, она в немой истерике билась на руках Дагерты, белая, страшная, распялившая рот в беззвучном крике.
Хозяйка постоялого двора моментально изменила отношение к гостье: из скандальной стервы та превратилась в бедняжку, брошенную мерзавцем-женихом. Дагерта увела барышню в комнату, на ходу крикнув Недотепке, чтоб та принесла горшок с успокоительным отваром (еще с вечера травки были заварены — на всякий случай).
Жамиса хозяйка не пустила к дочери, и он сидел у стола, разглядывая винную лужицу. Вид у него был такой убитый, что оба стражника подсели рядом — утешить беднягу добрым словом.
— Пусть господин так-то уж не горюет, — фальшиво бодрым голосом начал толстячок. — С деньгами оно так: где потеряешь, а где и найдешь.
— Я не про деньги думаю, — безжизненно отозвался Жамис. — Каково будет Рурите вернуться в Шаугос? Ее же засмеют: жених удрал из-под венца, даже на приданое не позарился! А потом…
Он не договорил, но было ясно: а потом ей доживать век безнадежной старой девой.
— Ну, денег тоже жаль, — задумчиво промолвил бородатый стражник. — Там две стекольные мастерские с рабами, верно?
— Если б только мастерские! — Жамис побледнел, осознав грандиозность утраты. — А денег столько, что хоть третью мастерскую покупай, — это разве плохо? А драгоценности? А дом в столице — это тебе как? А имение в Лисьих Холмах — это не хочешь?
— Вообще-то хочу, — так же задумчиво протянул стражник. И тут же подобрался, глаза азартно засверкали, как вчера при игре в «радугу». — А ведь мы с господином так и не познакомились. Со вчерашнего дня под одной крышей, а имя я не назвал. Я Неркур Блестящий Коготь из Рода Уммедек. — Он голосом выделил слова «из Рода». — И если кому интересно — я не женат.
До Жамиса не сразу дошло, что хочет ему сказать надоедливый утешитель. А понял — захлопал глазами:
— А… как же… разве получится?
— Чего ж не получится? — хмыкнул Неркур. — Хозяин, тут вроде храм неподалеку?..
— Не храм, жертвенник. Рядом, в деревне, — с готовностью ответил Кринаш, который при виде отчаяния Руриты несколько смутился. — Но жрец самый настоящий. К нему со всей округи приезжают браки заключать — не в город же ради этого ехать!
— Ну, дела! — ошалело покрутил головой толстый стражник и тут же спохватился: — А я ведь тоже не женат!
— Сиди! — свысока бросил ему приятель. — Ты из Семейства, так не влезай в разговор Сыновей Рода!
— Я сейчас… — забормотал Жамис, вскочив со скамьи. — Мне проведать доченьку…
Вывести Руриту из комнаты удалось быстрее, чем ожидали постояльцы, дружно заинтересовавшиеся таким оборотом дела. То ли подействовало зелье Дагерты, то ли девушка усилием воли взяла себя в руки…
Шла бледная, но прямая, с высоко поднятой головой (Дагерта успела на скорую руку привести в порядок ее волосы и одежду).
— Деточка, — залебезил отец, — господин из Рода Уммедек делает тебе предложение…
И замер, боясь дохнуть. Его норовистая дочь запросто могла обругать жениха, повернуться, уйти — а потом всю жизнь жалеть об этом.
Почувствовав серьезность момента, хозяйка с лестницы подала реплику:
— А уж эти как иззавидуются, из Рода Зиннифер!
То ли вовремя пришлись эти слова, то ли Рурита оказалась разумнее, чем ожидал отец, но барышня вместо бурного отказа неохотно процедила сквозь зубы:
— Ну… может быть… если господин сбреет эту гадкую бороду!
Отец бросил на жениха взгляд, полный ужаса: обидится или нет?
Неркур расправил плечи и расхохотался:
— А почему бы и не сделать невесте перед свадьбой приятное?
На постоялом дворе было лишь одно зеркало. Именно его вчера грохнула Рурита.
Толстенький стражник двумя пальцами держал самый крупный осколок перед носом приятеля, который, наточив нож и густо намылив физиономию, избавлялся от бороды.